Гербарий
Пошли за грибами,
но вместо грибов
собрали гербарий
из разных цветов.
Смеёмся,
ни капельки мы не грустим
и в книжку гербарий наш спрятать хотим.
У меня есть букварь,
а у мамы словарь.
У дедушки с бабушкой
книжка своя.
Её не читали ни мама, ни я.
Страничек там много-премного.
Толстенная книга.
Про Бога.
Чайный гриб
Воскресный день, блошиный рынок.
С иконы смотрит Бог-отец.
Ботинок и полуботинок
Рифмует старый продавец.
Витает в воздухе обида,
Встает и падает алкаш…
Такой вот бред; предметы быта
Бордюр берут на абордаж.
Игрушки, книжки, занавески
Прохожих ловят на живца.
А выпить не на что и не с кем
Во имя сына и отца.
Здесь всё наивно, всё случайно,
Ментам шугать нас западло,
Из банки гриб противный, чайный
Глядит сквозь мутное стекло
На нашу ветхую одежду,
На нашу вечную тюрьму.
Ни гриб, ни чай, а что-то между,
А что – не ясно никому…
***
Когда и сил, и времени в обрез
Не женщина нужна, но женский образ.
И звёздный небосвод,
И тёмный лес,
И леший, что сидит под елью сгорбясь.
В пространстве звуков
редкие слова
пространство ароматов не нарушат.
Шуршанье веток, пенье соловья
И женский плач – всё просится наружу.
Туда, откуда льётся тёплый свет,
Где с ниткою встречается иголка,
Где жизнь моя, единственный мой свет,
Расстёгивает пуговичку долго.
***
Выгуливаешь сам себя
по городу, где каждый метр
нуждается в приставке мета‑,
и снег, мерцая и слепя,
разлёгся на хребтах урочищ
родных. Куда ни поверни,
давно разменены на дни
года и годы. Что ты хочешь
найти? Какое там величье?
Одна недвижная река,
и глаз родных косноязычье,
и косоглазье языка.
***
Когда тебе четыре или пять
попробуй сходу взять и разобрать,
чего там говорят по громкой связи,
какие указания дают…
теперь, когда обманчивый уют
разоблачён, цветы завяли в вазе, –
по тихой связи диалог ведёшь
с самим собой
охватывает дрожь
и кажется вернулся восвояси
когда сквозь страхи суету и грязь
безмолвную налаживаешь связь
с тем кто всегда с любым из нас на связи
***
Выходные отпраздновав метко,
Пересяду на синюю ветку.
Мне две школьницы место уступят,
улыбнусь им –
хороший поступок.
Задремлю, предвкушая осечку,
мне приснятся Дантес и Данзас.
Там в туннеле — Просвет и Парнас,
Что же вы всё про Чёрную речку?..
***
На первый взгляд всё было хорошо:
ЗП пришла и старый друг зашёл.
Собрали стол, бухаем, не спеша.
Но дочка тихо в комнату вошла,
и говорит мне голосом жены:
“Не ешь с ножа”.
***
О, этот рембрандтовский свет –
течёт из плоскости другой,
не той, где рубенсовский цвет,
не там, где мы живём с тобой, –
он зарождается во тьме.
Его творец и слеп, и нищ.
Ну что ещё сказать тебе
о днище днищ?
Сломай подрамник, разорви
в клочки подстрочник.
Ведь этот свет не о любви.
Держи платочек.
***
Бывают иногда прозрения:
вчера, примерно в полдесятого,
увидел на листве осенней я –
мечтающего инкассатора.
Лежит, а руки-ноги – в стороны,
в расстëгнутом бронежилете.
Вороны, или может – вóроны
слетелись, чтобы пожалеть его.
Автомобиль забронированный
вблизи поскрипывает дверцей,
ограбленный и обворованный,
как под моей рубашкой – сердце.
***
это что за страшный крик
наполняет дом?
– это хочет черновик
стать чистовиком
что там за зверинный рык
наполняет сад?
– это хочет чистовик
в черновик назад
Маме
Я прихожу, а ты мне говоришь:
«Обед готов. Садись.
Чего стоишь?
На улице опять похолодало,
по дому не ходил бы босиком,
а лучше залезай под одеяло,
смотри, какая вьюга за окном…
А лучше оставайся ночевать –
я расстелила свежую кровать».
Молчу, мусолю личную непруху,
прилаживаю всё слова к словам,
глотаю кофе и в окно курю.
А ты мне говоришь: «Увидишь муху –
не убивай – я с ней по вечерам
по два часа, бывает, говорю».
А я молчу, пью кофе и курю.
***
Их с рожденья пугают:
мол, будете плохо учиться –
не замёрзнете и
не сумеете в небе кружиться,
мокрым местом останетесь,
жалкими каплями лишь,
и они стекленеют
над рёбрами ломаных крыш,
над когтистыми кронами
позднеосенних аллей,
в ожиданьи увидеть,
хотя бы увидеть людей.
И конечно, немногим,
немногим, конечно, из них
узнаванье себя
предстоит на ладонях твоих.
