Вадим Смоляк. «Жизнь — это как мелодия, но без нот»

Однотрубный

Поначалу цель не каза­лась труд­ной —
На про­сто­рах клет­ча­то­го листа
Притаился малень­кий одно­труб­ный
В неиз­вест­ной бух­те. Одной из ста.

Я счи­тал, что сто­ит рас­ста­вить мины,
Прочесать фар­ва­тер от «А» до «К»,
Чтоб уви­деть, как про­плы­ва­ет мимо
Однотрубный труп мое­го вра­га.

Задымилась палу­ба у эсмин­ца,
И кра­са­вец крей­сер пошел на дно.
Им дав­ным-дав­но ниче­го не снит­ся,
Да и мне не спит­ся дав­ным-дав­но.

Я утю­жу вол­ны пря­мой навод­кой,
Корабли сжи­гаю, как пись­ма жгут,
А послед­ний буд­то под­вод­ной лод­кой
От беды залег на бумаж­ный грунт.

Мы с тобой на поле мор­ско­го боя.
Мы бур­лим, как два судо­вых кот­ла,
Щеголять пыта­ем­ся, хвост тру­бою,
И спа­лить ста­ра­ем­ся все дотла.

Но когда судь­ба к нам быва­ет гру­бой
До мор­га­нья век, до дро­жа­нья губ,
Выплывает малень­кий одно­труб­ный,
Уцелевший в море сожжен­ных труб.

Снег

Над цепе­не­ю­щей Невой
Безмолвно падал снег немой
На зим­ний вечер,

А души вос­па­ря­ли от
Земли в без­дон­ный небо­свод
Ему навстре­чу.

У обла­ков — воз­душ­ных льдин
Соединялись в миг один,
И там кру­жи­ли.

Земных лишен­ные оков,
И груз­ных тел, и лип­ких слов —
Они живые.

Кто наби­ра­ет высо­ту,
Ценить спо­со­бен кра­со­ту
И страх паде­нья.

Кристаллов лег­кие кре­сты
И души, слов­но снег, чисты —
На загля­де­нье.

Потом пути их разо­шлись.
Снежинкам вниз, а душам ввысь
Лететь на волю.

На белый камень льви­ных грив
Ложился снег, нето­роп­лив,
И грел собою.

***

Я при­нял бы бес­па­мят­ство. Оно —
Единственная в мире пана­цея.
Тогда не вспо­ми­нал бы об отце я
И от вины изба­вил­ся дав­но

За то, что не поспел изда­ле­ка
В часы его послед­не­го зака­та.
Мне гре­зит­ся казен­ная пала­та,
Бессильная отцов­ская рука.

Я при­нял бы от мыс­лей об отце
Не буй­ное бес­па­мят­ство хмель­ное,
А тихое, умиль­ное, боль­ное
С дурац­кою улыб­кой на лице,

На вре­мя, что стре­мит­ся к декаб­рю,
Остался бы без­ви­нен и немыс­лим.
Но память мне велит: «Поговори с ним».
И я не при­ни­маю. Говорю.

***

Что изме­нит­ся в мире, когда запо­ют соло­вьи,
Зацветет бузи­на и вер­нет­ся из Киева дядь­ка?
Если завя­зи нет, то про­горк­лую зависть сорви
И со мной на доро­гу у ста­рой калит­ки при­сядь-ка.

Я горазд зимо­вать, я умею быть теп­лым внут­ри,
А вес­на для меня — это радость на гра­ни при­пад­ка.
Сердца таю­щий лед, буд­то сле­зы, с поро­га утри
И ска­жи пару слов на про­ща­нье, ско­рей, для поряд­ка.

Реку вре­ме­ни мне не оси­лить ни вплавь и ни вброд.
Я барах­та­юсь в ней недо­би­тым в сра­же­нье Чапаем.
Я был сло­жен с тобой, как надеж­ный мораль­ный урод,
А теперь нище­бро­дом из сум­мы надежд вычи­та­ем.

Вечно юная пти­ца, род­ная моя тра­ве­сти,
Ты настоль­ко ясна, что­бы вовсе пре­зреть непо­го­ду.
Неспособный летать и полз­ти я, рож­ден­ный гре­сти,
Буду плыть по вол­нам, нена­дол­го ныряя под воду.

***

На АЗС в нео­но­вых лучах
Заходит гость, высок и худо­щав,
И, подой­дя к зала­пан­ной вит­рине,
Он гово­рит сидя­щим при све­чах
Двум про­дав­щи­цам — Анне и Марине:

— Я Пастернак. Какой у вас дубак!
Налейте мне ско­рее пол­ный бак.
Я дол­жен сроч­но ехать восво­я­си.
Искусства нет, кру­гом один кабак.
Я обре­чен, как ронин Кобаяси.

Чем даль­ше в лес, тем все мер­зее здесь.
Здесь нико­гда никто не даст нам днесь,
Но за пустяк заму­ча­ют сче­та­ми.
Там у колон­ки серый «Мерседес»…
— Вы Пастернак?
А мы вас не чита­ли.

— О, чере­да фаталь­ных неудач!
Ну, как же так? Февраль, чер­ни­ла, плач
У каж­дой дуры с коти­ка­ми в лен­те!
Я запла­чу, ска­жи­те мне, how much,
И пол­ный бак, пожа­луй­ста, налей­те!

В ответ он слы­шит веж­ли­вый отказ.
— Бензина нет, но можем брыз­нуть газ, —
Сказала Анна, пух­ну­щая с пива.
— Вглядись, Марина, в про­филь и анфас.
Ведь он наив­но косит под Шекспира.

В небес­ный бак вли­ва­ет­ся рас­свет.
Бряцает цепь, скри­пит вело­си­пед,
Переживая бре­мя чело­ве­ка.
По обла­кам взби­ра­ет­ся Поэт
В без­бреж­ный рай Серебряного века.

***

В тем­ную чащу позд­ней порой при­ду,
Буду метать­ся в ужа­се мел­кой рысью.
Все пото­му что тот, кто сидит в пру­ду,
Не отве­ча­ет, как ты ему ни лыбь­ся.

Много не надо, лишь голо­вы кивок,
Пусть под­миг­нет, при­вет­ли­во дер­нет веком…
Тот, кто сидит в пру­ду — чело­ве­ку волк,
Хоть номи­наль­но чис­лит­ся чело­ве­ком.

Так и мотаю, точ­но отсид­ку, страх,
Видя заса­ду в каж­дом лес­ном дви­же­нье,
Но из все­го, что чудит­ся мне в кустах,
Нет ниче­го ужас­нее отра­же­нья.

Жизнь — это как мело­дия, но без нот.
Может быть, в рит­ме мар­ша, а может, валь­са.
Ночью мне сни­лось, буд­то бы я енот.
Я выхо­дил на берег и улы­бал­ся.

***

Человек чело­ве­ку офор­мил воз­врат по чеку.
Тот спе­шил на ков­чег, но в пор­ту не нашел ков­че­га.
Был билет до конеч­ной, туда, а затем обрат­но,
И еще были вещи — по три узел­ка на бра­та.
Вместо бра­тьев жена и три сына, и с ними жен­ки,
А кру­гом тиши­на — не най­ти ни бар­жи, ни джон­ки.
А еще были тва­ри, и каж­дой из них по паре.
Но ему втол­ко­ва­ли, что нет ника­ких ава­рий.
«Старикóвы ска­за­нья, по сути, пустые май­сы.
Это ком­плекс Мазая, кото­рый гру­стит о зай­це.
А фана­там кру­и­зов и про­чих мор­ских экзо­тик
Предлагается виза, шез­лонг, аква­ланг и зон­тик.
Вы долж­ны за два ужи­на, транс­фер и два ноч­ле­га.
А ков­чег вам не нужен. Возьмите воз­врат по чеку!»
Вдруг уда­ри­ла кап­ля о зем­лю, за ней вто­рая.
Так, навер­ное, гай­ки роня­ют воро­та рая.
Прогибаешься, пыжишь­ся, тянешь­ся что есть мочи,
Пригребаешь на финиш, а рай уже зако­ло­чен.
«Дорогой! — окли­ка­ет жена сво­е­го супру­га.
— Нам доволь­но пше­на, толь­ко тва­ри сожрут друг дру­га.
Мы и дети уста­ли, и тва­ри, и жен­ки тоже.
Невозможно пред­ста­вить, что божень­ка уни­что­жит.
Покачает качель­ки, побрыз­га­ет, добр и чуток.
А в дурац­ком ков­че­ге мы будем объ­ек­том шуток.
Полоснет по каса­тель­ной в духе герон­то­кра­тий.
Поиграли в спа­са­те­лей и на сего­дня хва­тит.
Говорит чело­век, сотря­са­ю­щий все устои:
«Если ты про ков­чег, то не парь­ся, я сам построю…»

Твари

Жили-были у Вари
тва­ри

носа­тая соп­ли­вая
рога­тая бод­ли­вая
боль­ше­ро­тая голод­ная
кол­че­но­гая негод­ная
страш­нень­кая стран­ная
стар­шень­кая ста­рая

то ли при­ле­те­ли из кос­мо­са
то ли из поту­сто­рон­не­го мира
Варя рас­че­сы­ва­ла им воло­сы
оде­ва­ла кор­ми­ла
хоть мало­обес­пе­чен­на
пела пес­ни вече­ром

«Ах вы тва­ри-тва­реч­ки
я куп­лю вам маеч­ки
поле­ти­те тва­ри
на воз­душ­ном шаре
обле­ти­те зем­лю всю
от моск­вы и до хон­сю
и сю
да вер­не­те­сю…»

на пер­вое мая
да на вось­мое мар­та
Варя всем тва­рям
дари­ла по подар­ку

носа­той пла­точ­ки
рога­той цепоч­ки
боль­ше­ро­той косточ­ки
кол­че­но­гой тро­сточ­ки
страш­нень­кой по бусин­ке
стар­шень­кой под­гуз­ни­ки

всё-то сказ­ки-вымыс­лы
вот и тва­ри вырос­ли
акса­кал-воро­жей
отыс­кал им мужей

носа­той куриль­щи­ка
рога­той точиль­щи­ка
боль­ше­ро­той пека­ря
кол­че­но­гой лека­ря
страш­нень­кой слеп­ца
стар­шень­кой скоп­ца

рас­ка­ти­лись тва­ри
от Твери до Бари
оста­лась Варвара
одна у само­ва­ра

а в нача­ле меся­ца
тва­ри вдруг как взбе­сят­ся
буд­то на пожа­ре
и мужей сожра­ли

носа­тая коп­че­но­го
рога­тая тол­че­но­го
боль­ше­ро­тая цели­ком про­гло­ти­ла
кол­че­но­гая косты­лем под­ка­ти­ла
страш­нень­кая с сыром и луком
стар­шень­кая с сыном и вну­ком

гони Варя печаль
беги тва­рей встре­чай!

Жили-были у Зои
зом­би…

***

«Не родись некра­си­вой, а луч­ше совсем не родись», —
Неизвестный радист посы­ла­ет депе­ши в утро­бу,
Чтобы ты из УЗИ улиз­ну­ла ско­рей в пара­диз
На гла­зах аку­ше­ра, пло­да не нашед­ше­го. Чтобы

Не дро­бить­ся в оскол­ках кри­вых, как лека­ла, зер­кал,
Не бро­дить до зимы в лаби­рин­те весен­них иллю­зий.
Если здесь easy go, то, навер­ное, там easy come,
В том един­ствен­ном виде, в кото­ром есте­ствен­ны люди.

Красота — это крест. Ты гото­ва взва­лить и нести?
Быть рас­пя­той гвоз­дя­ми завист­ли­вых взо­ров и спле­тен?
Воспарит до небес, а потом уме­стит­ся в гор­сти
И рас­та­ет впотьмах, остав­ляя урод­ство на све­те.

Но пока что в часах роб­ко тика­ет вре­мя-назад,
А радист исте­ка­ет мор­зян­кой, как клюк­вен­ным мор­сом,
Ты из про­чих засад на зем­ле выби­рай рай­ский сад
И долой уле­тай из систе­мы ее кро­ве­нос­ной.

***

С той поры, как Бог со́здал Еву в упрек Лилит,
У Адама дер­га­ет сле­ва и бок болит.
В кипа­ри­со­вых рощах бро­дит он, обна­жен,
И по-тихо­му роп­щет вро­де на выбор жен:
«Командир! Без обид, чего там… — буб­нит, сме­ясь, —
В гости к Еве захо­дит черт, он на вид змея‑с,
Подарили вы море, горы и в небе бра,
И феми­ну, что мне покор­на, вза­мен реб­ра,

Но ска­жу я вам, Боже, рожу свою воз­дев,
Мне гораз­до доро­же обще­ство юных стерв,
Эту страсть не отби­ли роз­ги, псал­мы и бром.
Возвращайте, как было, Черт с ним, с моим реб­ром».

Молитва

Не заби­рай ее, Господи! Пусть живет.
Пусть оста­ют­ся теп­лы­ми грудь, живот.
Все, что про­сил по осе­ни на нуж­ду,
Не посы­лай мне, Господи! Подожду.

Не отни­май у губ ее слад­кий дух.
Лучше ста­рух забы­тых тобою двух
Вынь из зем­но­го ада в небес­ный рай.
Только ее не надо, не заби­рай!

Знаешь, ничтож­но мало она жила,
Видишь, душа — воз­душ­ные кру­же­ва,
Слышишь, как голос тихий сквозь вой сти­хий,
Словно молит­ву шеп­чет ее сти­хи.

Хоть не гре­ши­ла, всё же гре­хи про­сти.
Тело — пушин­ка, боль­но тон­ка в кости,
Не уто­лит кро­ва­вое воро­нье.
Боже, поми­луй, не заби­рай ее!

Дай домеч­тать, допла­кать и долю­бить.
А про меня не думай, уж так и быть.
Все, что я клян­чил даве­ча в сен­тяб­ре,
Не посы­лай, не надо. Оставь себе…