***
…и жизнь покажется короткой, как халатик
на медсестре.
Вот ты в палате, шепчешь тихо: “Хватит”,
Но боль острей.
Ты сочиняешь сердцу мантры стоном:
“Стучи, стучи”.
Кардиограмма в ритме похоронном.
Придут врачи.
В стационаре никакого толку
да не узрят.
И предрекут, что жить ты будешь долго,
но, в общем, зря.
Что ж, собери нехитрые пожитки:
лекарства, чай…
Печать на эпикризе: “Будет жить”. И
Домой езжай.
И ты поверив, в то, что всё не шутки,
Что всё — не сон -
Замёрзни в заблудившейся маршрутке.
И всё.
***
Завтра же сядешь в поезд — и нет дорог,
Есть полотно из времени и пространства.
Ты в полотне этом — точка. И если б мог,
Точкою этой хотел бы навек остаться.
Ты и не думал, что время, войдя в пике,
Быстро закончится. Нынче (помимо смеха) -
Справлены документы, билет в руке,
Грязный вагон, полка сверху. Ты должен ехать.
Дом на колёсах, и тени людей внутри.
Время в плацкарте чудовищно долго длится.
Старую память в альбоме достань, смотри,
Как выцветают со всех фотоснимков лица.
За полночь, тамбур. Ты снова начнёшь курить,
В памяти недоимки на прибыль множа…
В минусе ты. Папиросный огонь горит,
Мутный, как жизнь, что бесцельно и глупо прожил.
Стук затихает внезапно, и тряски нет.
Поезд взлетает — беззвучен, и тем ужасен…
Искорка папиросы в одном окне
Мчится по небу. Тускнеет. Мерцает. Гаснет.
***
Очевидно всё-таки одно -
(да, тебе не о таком мечталось) -
Жизнь твоя — дешёвое кино,
Скучный фильм в стилистике артхаус.
Суетится раскадровка дней
Звукоряд — попса банальных песен.
Кульминаций нет и апогей
Всем давно и хорошо известен:
Пригород. Замызганный ларёк.
На последний грош берёшь поллитру.
Собутыльник бьёт тебя в висок.
Кровь течёт. Экран темнеет. Титры.
***
В том краю, где к небу прирастает дым
Из печи, что в каждом теплится дому,
Он живёт — немногословен, нелюдим,
И стихов не произносит никому.
И в седой ночи он выйдет на порог,
Папиросный дым совьёт в тугую вязь.
Белым паром к небу вознесётся вздох,
На лету стихотвореньем становясь.
***
Это не дом мой — окна на свет слюдяные,
Крыша горбатая, двери раззявлен рот.
Над печною трубою столетние ивы согнули выи,
Крылья ворот.
Это не тянется к дому залива высол,
Чаячий крик над волнами ветра не рвут.
Это не я там — родился, обжился, собрался, вышел -
Поминай, как зовут.
И не туда меня тянет судьбы кривая -
Мне предстоит проходить по дуге другой.
Это не там пред могилою лягу у самого края
Прикорнуть на часок-другой.
Но надрывается сном ледяная полночь,
Ложная память во рту солянисто горчит.
Воспоминания давят на грудь, что бурлачья помочь -
Нечем смягчить.
***
Так о ком же зазвонит твой телефон – ни о ком.
Не бери, не нажимай его кнопок, тишины не тревожь.
Лучше слушай – ходит вечер-котофей под окном.
То ли правду про тебя мурлычет он, то ли ложь.
Что в той правде? Новостей неистребима тоска.
Что там ложь? – Ты будешь в радости и счастье, успешен, любим.
Кот-мурлыка сумеречный в дом царапается, мол, приласкай.
Ладно-ладно. Заходи, поговорим, посидим.
Значит, ночь. А электричеством ты пренебреги,
Говори себе всю правду, да и сам себе той правдой перечь.
Вечер в душу по-кошачьи так глядит, и не укройся от него, не сбеги.
И не спрячешься. И свет не зажечь.
Так и будет – до утра ты за подсчётом утрат.
Кот-задрёма засопит себе. Тебя ж хороший сон не сманит.
Только холод одиночества продёрнет до кишок, до подсознания, до слёз, до нутра.
И никто не позвонит.
***
Было сказано: «Говорите – «ДОЖДЬ!», и мы повторяем: дождь, дождь.
Очень жаркое лето — горит листва и течёт асфальт.
Мы открыли все окна. Мы молим и верим, что ты придёшь,
и пальцы скрестили на фарт.
Было сказано: говорите слова – и слова ваши станут крепь.
И теперь происходит повсюду крикливый ад.
Но в итоге мы видим: все произносят «Райские кущи/Эдемский сад».
А в округе – кромешное пекло, иссохшая степь.
Было сказано… И теперь всякий вправе сказать, не заткнёшь
Этот всякий теперь говорит: Красота, Волшебство, Мир, Свобода, Любовь…
Я нисколько не лучше иных. Я повторяю: бог. Повторяю: бог. Повторяю: бог…
начинается дождь.
***
Ну и дела: покурить вышел,
а на дворе — словно днём — ясно;
лунно и звёздно, и крыш выше -
облака пористого пластырь…
Ветер слегка шелестит вязом,
Птица ночная вспорхнёт с ветки…
Небо глядит тысячеглазо
пристальным взглядом, лихим, цепким.
Так и стою, поражён видом…
Кликнут из дома — поспел ужин.
С неба срываются леониды,
Сыпятся прямо в мою душу…
***
Тяжёлый, колючий ветер несёт оттуда
холодную киноварь, вязких слов простуду.
Безумная стая — то звонче галдит, то глуше.
Отчётливо слышу: “ты здесь никому не нужен”.
Так лето проходит — холодное, неживое.
Так шрам происходит по телу слепой межою.
Так шёлковый холод по стройному льётся стану.
Так эти слова — облепят и не отстанут.
И ходишь — себя не помня, себе не веря.
Слепая тоска неуёмно вползает в двери.
Сживёшься с тоскою внутри и тоской снаружи -
и станешь спокоен. Тяжёлые листья кружат
В тантрическом танце. Газетное небо стынет.
Оно до апреля такое вот будет. Ныне
Молчишь, успокоен, рукой шевелишь незряче,
И вязкую буквицу слов этих в память прячешь.
***
Бывает такое, что нужно из дома выйти
На улицу в снег ли, в дождь ли, в другую не
Погоду, поскольку хочется в доме выть, и
Минорное соло играть на второй струне.
А город облепит тебя миллионом улиц,
Десятками миллионов людей, авто
Спешащих куда-то. И вот ты идёшь сутулясь
Не узнан никем. И не нужен тебе никто.
И дело не в том, что в доме смертельно душно
А в городе легче. Нет. Город тебе чужой.
А просто бывает, что выйти из дома нужно.
Чтоб стало возможно когда-то прийти домой.
