***
Я уеду за город, где скрежет машинный не слышен,
Только говор ручейный доносится издалека.
Здесь паденью комет равнозначно падение вишен,
И сияние солнца равно огоньку светляка.
Я ложусь на сплетенье бессмертника, мака, осота –
И теряюсь в стрекочущей жаркой зелёной волне.
И ни капли не кажется страшным, что точку отсчёта
Сквозь слои не нащупать уже никогда в глубине.
***
Чтобы освободиться – скажу: «Нет меня».
Всё сильней, очевиднее день ото дня,
Эта мысль проступает, бодрит, леденя.
Тишь без дна и без края,
Небесами мои заливая глаза,
Наступила почти. Чтобы двинуться за –
«Нет тебя» надо тоже осилить сказать.
Но язык замирает.
***
Тех сосен оранжевый аромат
Стоит и сейчас во мне,
Как будто я воздуха синий плат,
Растянутый в летнем дне.
Как будто сама я тот горький лес,
Что небо тогда держал
Над нами безмолвно, смущенья без
Взирая на наш пожар.
Всё словно сейчас. А когда умру –
Не кану среди могил,
А стану тем часом в густом бору,
Когда ты счастливым был.
***
Проработав над словом внимательно столько лет,
Очищая его от примесей, ото лжи,
Понимать начинаешь, что главного в слове нет,
И – хоть жизнь положи – в слово этого не вложить,
Даже если сумеешь до самых глубин дойти…
Своевременно ляжет само оно между строк.
Так в хороший скворечник слетается стайка птиц,
Так в простую икону, случается, входит Бог.
***
Вот глиняный сосуд – обыденная ёмкость.
Её удел – простой и незаметный труд.
Её бокам чужда фарфоровая тонкость
Тех чашек, что гостям на праздник подают.
Она стоит в углу разбитого сарая –
Амбиций лишена, убога и проста,
И воду бережёт внутри себя, не зная:
Воде той суждено вином однажды стать.
***
Солнце листьев так запросто втоптано в землю,
Что немеет душа.
Говорят «не суди» – я молчу, я приемлю,
Я гляжу, не дыша.
И сквозь страх прорастает желание летом
Стать древесным листом:
В небеса окунуться, наполниться светом,
Ничего, что потом –
Под каблук сапога, зная, что не осталось
Мне дороги назад.
Я свой солнечный свет – пусть хоть самую малость –
Перелью в чей-то взгляд.
***
День словно треснувший кувшин.
Скорей допей, что в нём осталось,
Чтоб не пропала даже малость,
Что он готовил для души –
Простая мелкая деталь:
Шершавость обожжённой кружки,
Медовый свет древесной стружки,
Туманом тронутая даль –
Всё это может много дать
Тому, кто понял. На границе
Помедлит солнце, чтоб напиться,
Реки не потревожив гладь.
В детстве
Был купол собора тогда неизбывно далёк,
А нынче идёшь, головой задевая о небо,
И стужа на блюдечке лужи под ноги суёт
Остывшие звёзды под сахарной коркою снега.
И душно и страшно от эдакой близи небес…
И хочется снова в неведенья сладкой истоме
Под купольным небом, сквозь свечек сияющий лес,
Идти в гости к Богу, живущему в каждой иконе.
***
Удалились. Сад замер и сделался пуст.
Чёрной чаши бездонный провал
Миновал, до твоих не дотронувшись уст,
И щеки поцелуй не марал.
Впереди жизнь и старость. Внучат на дворе
Звонкий щебет, цветущий жасмин…
Прошептала листва наверху: «Назарей,
Всё спокойно. Не ты Его сын»
Всё смешалось во мгле. Рассмеялась земля,
Покачнувшись, ушла из-под ног.
Вздрогнул ты, осознав: по-другому нельзя –
Или ты человек, или Бог.
Крикнув: «Отче, прости! Я свой крест подыму…»
Пробудился средь спящих в саду
И увидел без страха, как тронуло тьму
Пламя факелов в горьком чаду.
***
Пахнет остро дождями растрёпанный пьяный шиповник.
И медовая сладость мешается с горечью в нём:
Время пьёт наши жизни, как в баре мы пьём свой джинн-тоник,
И уносит бармен опустевшие рюмки имён.
Даже в самом надежном есть нежная хрупкость птенечья:
Никого не спасти. Только мужества это принять
Мне не нужно. Дай сил мне противиться этому вечно
И беречь всех, кто дороги мне, до последнего дня.
