Александр Леонтьев. “Уроки рисования”

УРОКИ РИСОВАНИЯ

Детство рису­ет боль­шое на малень­ком:
Синее небо с оран­же­вым смай­ли­ком,
Домик и дым из тру­бы.
То-то сму­тят реа­лиз­ма при­вер­жен­ца
Те чело­веч­ки, что за руки дер­жат­ся,
Чтобы уйти от судь­бы.
Их поща­дят, пото­му не жале­ешь их.
Гребни сире­не­вы туч зеле­не­ю­щих,
Смерть отме­ня­ет­ся, страх.
Вот где печа­лям бы нашим раз­ве­ять­ся!
В общих чер­тах это мы, разу­ме­ет­ся,
В чёр­точ­ках лёг­ких, штри­хах.
Ну а потом — пер­спек­ти­ва, про­пор­ция…
Станем людь­ми, толь­ко что-то испор­тит­ся
В жиз­ни с её мастер­ством,
Правдоподобием, псев­до­уме­ни­ем.
Чтоб изу­ча­ли мы с недо­уме­ни­ем
Живопись — холст за хол­стом.
Как мы похо­жи там каж­дой ухмыл­кою,
Взглядом тяжё­лым, недвиж­но­стью пыл­кою!
Верится даже, что мы
Жили, пози­ро­ва­ли — оде­ты­ми,
Голыми, с ужи­на­ми и обе­да­ми,
Выступив из полу­тьмы.
Общее я обрас­та­ет дета­ля­ми.
Боже, кого толь­ко не пови­да­ли мы…
А ведь хоте­ли, поди,
Проще про­сто­го чего-нибудь, вспом­ни-ка:
Неба и солн­ца, сире­ни у доми­ка.
«Деточка, всё впе­ре­ди».

* * *

Поначалу не разо­брал: насе­ко­мое это, пти­ца?
Через пруд — пуши­сто кры­лыш­ка­ми маша —
Переле… пере­порх… И к дубу смог­ла при­бить­ся
На дру­гом бере­гу эта кро­хот­ная душа.
А когда я при­ча­лил, вёс­ла­ми загре­бая,
К веко­во­му ство­лу, то уви­дел — средь бела дня:
Перепончато-серо-корич­не­вая, рябая,
Растеклась по коре, ноль вни­ма­ния на меня.
Полуспя, длин­но­ухая, с тель­цем почти пау­чьим,
Крылья полу­рас­пра­вив… Бабочка наобо­рот!
Дай нам волю — но луч­ше не надо — мы всё изу­чим:
На зем­ле, под водой, в небе­сах… Ну а чудо — вот.
Не сиде­лось дома? Сбилась? Не всё на све­те ль
Происходит — так? Летний Павловск, вода в цве­ту…
И лету­чая мышь, мышо­нок точ­ней, — сви­де­тель,
Каково непо­нят­ное, «страш­ное» — на све­ту.

ОТКРЫТОЕ КАФЕ

Вот что пло­хо: не раду­ет даже июль
Сочной зеле­нью, сол­неч­ной ленью…
Сыт ли мелоч­ным сча­стьем? И не пото­му ль,
Что запят­на­но смерт­ною тенью?
Ни в пив­ном янта­ре на доща­том сто­ле,
Ни в при­я­тель­ском трё­пе — ни в чём нет
Золотого забве­нья тому на зем­ле,
Кто всё вре­мя о цен­ни­ке пом­нит…
Те — уже рас­пла­ти­лись… А тем — пред­сто­ит.
И тебе, и люби­мой, и дру­гу…
Из-под тен­та кафе «откры­ва­ет­ся вид»:
Ряд берё­зок, бегу­щих по кру­гу,
Ребятни, бас­кет­боль­ный пина­ю­щей мяч,
Шайка-лей­ка… И все мы живые.
Я смот­рю, ста­но­вясь на мгно­ве­нье незряч…
Не оста­вить ли здесь чае­вые?

* * *

Только на кош­ку свою и надей­ся,
Ибо к тебе побе­жит одно­му,
Если зашеп­чешь: «Алисонька, здесь я», —
В непред­ста­ви­мо оглох­шую тьму.
Больше рас­счи­ты­вать не на что, вер­но?
Люди заве­до­мо обре­че­ны,
Чуя душой, что она не бес­смерт­на…
Книжные дово­ды вряд ли нуж­ны.
Белая, милая — толь­ко она ведь
И при­бе­жит — пусть ты греш­ник, дебил…
Вызволить кош­ку бы, смерть пере­пра­вить,
Всё вос­со­здав, что когда-то любил.

* * *

Ни от кого. Так было, гово­рят.
Но — милых, умных, лас­ко­вых, и толь­ко.
Не то чтоб ряд. К чему весь этот ряд.
Белёсая твоя, живая доль­ка.
Не ты, не ты, не ты, не ты, не ты.
Никто не про­дле­ва­ем — да и нечем.
Слова, увы, неве­се­ло пусты
(не вечен — не любим?). Оставим Речь им.
Ведь может быть, что я пере­жи­ву…
Напоминанье — страш­ная заба­ва.
Умрём совсем. Оставим на пла­ву
Одну тра­ву, поло­ву. Вот и сла­ва.
Ни отпрыс­ков, ни схо­же­сти чужой.
«Вот Мать Моя и бра­тья…» Слишком тон­ко
И рвёт­ся там, где с под­лин­ной душой —
Ни обра­за-подо­бья, ни котён­ка.

КАПЕЛЛА МЕДИЧИ

Закрылся от мира пле­чом,
От соб­ствен­ных черт, от рез­ца ли
— отрад­ней не знать ни о чём —
Вот День, чьи понят­ны печа­ли.
А Ночь бес­про­буд­ная спит.
Но локоть, но угол коле­на!
В ней дрем­лют уко­лы обид?
Тоска, избе­жав­шая тле­на?
Покой — и кро­меш­ная жуть.
Здесь даже к Младенцу тянуть­ся
Не в силах скор­бя­щая Та,
Что с Новорождённым — Пьета.
И Вечер стра­шит­ся заснуть,
А Утро не может проснуть­ся.

*** 

Небо, при­го­рок
Не объ­яс­нить, как дорог,
Смутно, почти до слез,
Сад город­ской, при­го­рок
С рощи­цею берёз;
Шёпот их, шелест, шаш­ни
Рядом с тор­цом двор­ца,
Водонапорной баш­ни
Золото баг­ре­ца
На голу­бом зака­те
Жизни, май­ско­го дня…
 
Нету это­го, кста­ти.
Не было и меня.
 
Сумрака ли суро­во­го
Тень так исправ­но лег­ла,
Что и музей Суворова
Не виден из-за угла…
Небо, при­го­рок, рощи­ца —
Вот пото­му и роп­щет­ся.

* * *

В наших садах раз­рас­та­ет­ся жимо­лость —
Молодость лета и жиз­ни при­жи­ми­стость
Переплетаются, гра­вий шур­шит
Велосипедами, тише — подош­ва­ми,
Счастьем про­шед­шим и беда­ми про­шлы­ми —
Вот и ещё один день пере­жит.
Как же за все впе­чат­ле­ния рья­но мы
Раньше хва­та­лись! Меж трез­вы­ми, пья­ны­ми
Бродим, как при­зра­ки… В шеле­сте крон
Клёнов скло­нён­ных моле­ку­лы воз­ду­ха
Мышцы вет­рам напря­га­ют без отды­ха —
Вот эндор­фин тебе, тесто­сте­рон.
Почва, в кото­рой потом жут­ко­ва­то мы
Будем, увы, рас­па­дать­ся на ато­мы,
Примет любо­го… А раду­ет — всех?
Чью-то калеч­ность, увеч­ность, зашиб­лен­ность?
Скажем, сле­по­му — что трав­ка, что жимо­лость…
Синонимичны про­вал и успех.
В мире искать спра­вед­ли­вость — как в ком­на­те
Тёмной ту чёр­ную кош­ку… вы помни­те.
Лишь пото­му, что при­дёт­ся «не быть»,
Хочется «быть»… Как сле­по­му — про­зре­ния.
Что-то тут есть… Постою у сире­ни я:
Запаха мыс­лям не пере­ши­бить.
Зелень, июнь, раз­но­цвет­ные пла­тьи­ца…
Жизнь толь­ко гибе­лью с нами рас­пла­тит­ся,
Полным рас­па­дом замыш­лен­ных форм, —
С нищи­ми вме­сте, боль­ны­ми, убо­ги­ми,
С Богом, поро­гом… Со все­ми поро­га­ми!
Вот хло­ро­филл тебе, вот хло­ро­форм.

* * *

Александру Вергелису
 
Между погиб­ши­ми одна…
Фет
 
Сколько бабо­чек алых
На пошив­ку буто­на пошло!
Не изме­рить в лека­лах
Все нахлё­сты кры­ла на кры­ло
В буро­ва­тых под­па­лах.
 
Средоточье жесто­ко.
Не взле­теть, толь­ко падать дано.
Точно око за око:
Цвет при све­те, а ночью чер­но
Перекрестье уто­ка.
 
Симпатической розы
Всем изве­стен печаль­ный симво‘л.
Что же бли­же нам про­зы? —
Лишь ее аре­ал: оре­ол,
Не тая­щий угро­зы…

* * *

Победа стра­ха, сумрак роз
В про­зрач­ной склян­ке, в чем вопрос,
О чем базар, сквоз­ной вок­зал,
А я тебе не всё ска­зал,
А ясень полу­об­ле­тел,
Оскал вет­вей, бес­си­лье тел.
 
Ты спишь, твой день рож­де­нья был
Давно, а розы всё цве­тут,
Я имя, имя поза­был,
А ты жива, моя, ты тут,
Пододеяльник серо-бел,
А ясень полу­об­ле­тел.
 
Таким же бело-серым был,
В таких же склад­ках, с голо­вой
Укрыт, а он так мало жил,
А ясень сам полу­жи­вой,
Как в песне сло­во и мотив,
Победа стра­ха, я все жив.
 
Оскал вет­вей, базар-вок­зал,
Сказал, что я не все ска­зал,
А ты, где ясень в листьях весь,
А ты жива, ты спишь, ты здесь,
А осень, всех нас выно­ся,
А в розах жизнь, да вый­дет вся.