***
И мыло смылится, и испарится спирт,
И медленной реки изменится теченье,
И выветрится соль, и выдохнется мирт,
И всех небесных числ изменятся значенья.
Но в вечность, как в себя, нетленная душа
Глядится, не боясь ни порчи, ни забвенья,
Поёт без слов, рисует без карандаша
И, как молитвы, всласть твердит стихотворенья.
***
Как на крыше берёза с осиной
Прижились да ещё ужились?
И растут себе, вытянув спину,
И трепещут, и тянутся ввысь.
Чем питаются – кто их там знает –
Только пыль городская да мох.
Солнце греет да дождь поливает –
Вот и всё. Но никто не засох.
***
Комар-самец, он вегетарианец,
Он огурец задумчиво сосёт,
Он исполняет немудрёный танец,
Взор устремив в вечерний небосвод.
Его зудёж негромок и печален,
Он завсегдатай и ценитель спален,
Но безобиден, хоть удал на вид,
В вампирском деле – сущий инвалид.
Самца не бойся! Мирный импотент,
Он у природы не купил патент,
Чтоб нос его работал как насос –
Нет, у него совсем обычный нос.
Пускай зудит до самого утра.
Но бойся, бойся самки комара!
***
Стать орнитологом, не выходя из дома:
Вот чайки на гнезде, вот пара воробьёв,
Их жизнь таинственна и вместе с тем знакома:
Всё на виду, коль наблюдать готов.
Бои с воронами и гогот без притворства:
Гогочут чайки, вовсе не кричат.
И вся их жизнь в заботах о потомстве –
Вновь пестуют на крыше новых чад.
И стаи голубей – вспорхнули и несутся,
Ну, а к зиме, даст Бог, увидишь снегирей:
Рябину облепят, да так, что ветви гнутся –
Такая красота! – Беги, снимай скорей!
Что говорил нам Брем? Что жизнь у птиц полнее,
Чем у всех прочих божьих тварей на земле.
И рвётся к ним душа, волнуясь и немея,
Завидуя их крыльям, небесам… Алле!
АРТИКЛЬ
Ржавый маятник вдруг сам собой закачавшийся
в сломанных старых часах
Без какой-либо силы извне
по тупой многолетней привычке.
Сколь бессмыслен твой ход!
Ведь со временем ты не в ладах
Так давно… Самозванец и выскочка,
где тебе, дурень, отмычки
Подбирать к этой тайне,
которую дал нам Господь
В назиданье умам,
закосневшим в нелепой гордыне.
«Что есть время?» – просил иностранец
у лондонца вежливо. Хоть
Анекдот этот стар,
но вакантен ответ и поныне.
В ожидании чуда,
в том долгом терпеньи, когда
Лик придуман Годо,
проработан до мелких деталей,
Вдруг сорвался, задумавшись, маятник,
и заспешил в никуда,
Позабыв о погнутых осях
и отживших, как догмы, спиралях…
***
Над пушкинской строкой – а что ещё читать? –
Над пушкинской строкой, упругой и летящей,
Как прежде ощутишь восторг и благодать,
Бессмертие вдохнёшь… Что, гений настоящий,
Что, каково тебе, изученному вдоль
И поперёк – гляди, томов библиотека!
Что, хороша была тернистая юдоль,
Насытила с лихвой познаньем человека?
И с музой дружен был, и головы кружил,
И увлекался сам до слёз самозабвенья,
И с лёгкостью своей язык нам подарил,
Который до сих пор до головокруженья
Поэтам впрок идёт! Вот самый лучший друг! –
Ни разу не предаст, подмога и опора.
А гений места вновь, как творчества недуг
Терзает и зовёт… Как глас живой из хора.
***
Жизнь — это сумма движений. Всего лишь. Сумма.
Череда глаголов, на первый взгляд, совершенного вида:
Встал, умылся, оделся, исчез без особого шума,
Пусть цветёт душистой геранью ничья обида.
Пусть витает, словно панночка над Хомою,
Неизбежность ряда, сцепленье отлаженных действий.
Вышел в жаркое лето — и не вернулся зимою.
Где оставил память — не вспомнить. И не надейся.
ПЕРЕЧИТЫВАЯ АЛЕКСАНДРА БЛОКА
Голос чист, как весеннее небо,
Как промытое к маю стекло,
Как стоянье Бориса и Глеба,
Как надежда, невзгодам назло.
Голос чист, да хрипит подголосок,
Да фальшивит безрадостный хор…
Но глядит с выцветающих досок
Ободряющий пристальный взор.
***
Ездовая собака обожает свою упряжку,
А ещё обожает свою блестящую бляшку,
Ту, что выдали на последних соревнованьях –
Будет чем красоваться в северных полыханьях.
И хозяина любит, и всю собачью бригаду,
И ни пяди своей победы врагу не уступит, гаду!
И клыки у неё сильны, и лоснится шкура,
И глаза у неё востры, и губа не дура.
Хорошо ей, собаке, в езде познающей Бога,
У неё молитвой ложится наезженная дорога,
И духовный путь согласован с путём хозяйским,
И вовек она не соблазнится яблочком райским.
Ездовая собака радуется езде.
И бежит себе, улыбаясь, к заветной звезде.
***
Куда меня везёт «двенадцатый» трамвай?
Опомнюсь, оглянусь – к Некрасовскому рынку.
Знакомые места. Как в юность ни играй,
Совсем другой мотив тягучая волынка
Выводит. Мхом оброс и ракушкой мешок
Шотландского шитья, наполненный дыханьем
Ну что там – липов цвет набрать на посошок?
А, может быть, сирень? С пугающим стараньем
Волынщик мой гудит… Всё ниже, ниже звук,
Всё тоньше, тоньше нить, но всё острее зренье
Привязчивой души, свой обошедшей круг,
Но неспособной жить, как зверь, вне мест рожденья.
