***
Кормить кота, и ничего не трогать —
Заглавный смысл земного бытия,
Единственная верная дорога,
Где нет ни обольщенья, ни вранья.
Нет обещаний, поздних писем, ветра
Ночных дорог, и расставаний нет,
На этих берегах довольно света,
Чтоб не искать обещанный рассвет.
Чтоб не бродить от Пряжки до Фонтанки,
От Мойки до канала и моста;
Нет никакого смысла в перебранке
Буксиров на Неве. Корми кота.
Не выходи из дома без таланта,
Не порицай Жозефовых длиннот,
Не повторяй ошибок эмигранта,
Корми кота. Не критикуй Синод,
И не брани Сенат, храни присягу
Своей несуществующей стране.
Корми кота. А поведут к оврагу,
Не отступай, храни её вдвойне.
Корми кота, как, верно, делал Киплинг,
Над бездной, на войне, весь долгий век,
Останься верен вдовствующей скрипке,
Тогда, my god, ты будешь человек.
С той стороны — Васильевский и Биржа,
За гранью забытья и бытия,
Прекрасней Авалона и Парижа
Весенняя империя твоя.
Там Ксении часовня с чудесами,
Румянцова победная игла,
За линиями там, за адресами,
Истории несбывшаяся мгла.
С той стороны — владенья Прозерпины,
А ты ведь жив, такое озорство.
И, оставляя вечности руины,
Корми кота. Не трогай ничего.
Львиный мост
Смертные ищут поручни,
Прочие — высоту.
Выдуман чёрной полночью
Человек на мосту,
Зыбкий, как дань инверсии.
Львы охраняют тьму,
Вздохов чугунных вервии,
Льдистую бахрому.
Мимо уходит милая
Память родных камней,
Тайн череда постылая,
Что тебе, путник, в ней?
Что тебе, путник, в спутанном,
Словно этот канал,
Смысле, и в мёртвом спутнике,
Склеенном из зеркал?
Жил здесь когда-то Ва́гинов,
Нынче же — никого,
Нам остаётся магия
Мельничных жерновов
Грустной русской истории,
Гулкой русской тоски.
Холодно? Да, не более.
Фабуле вопреки
Тени ши-цза качаются,
Смутно, с той стороны.
Чайки, твои печальницы,
Не потревожат сны.
Неуч отыщет коуча,
Снег убелит мечту.
Пьян пустотой и полночью
Человек на мосту.
Не заслужив прощения,
Станет звездой зерно.
Жизнь — всегда возвращение,
Меньшего не дано.
***
Ангел мёртвый провожает
На Васильевском закат.
Дотемна, на крыше тая,
Повторяет невпопад:
Бывший летний переулок,
Тучка, тучка, где медведь?
Блажь торжественных прогулок,
Тут — трамвайных бликов медь,
Там — кимвал моста звенящий.
Что не скажешь, всё не то.
Спрячет осень в тёмный ящик
Золотое решето,
Солнца прежнего бессилье.
Вспомнил родину свою?
На Васильевском спросили,
А ответ живёт в раю.
А и Б с трубы кивают,
По грехам тебе и рай.
Линия видна восьмая,
Но совсем не виден край,
Где Отец к лучам подымет,
И посадит на плечо
(Будешь лёгким, будто имя,
Будто облачка клочок),
Где над речкой зелень мая,
Парк, и тени тополей.
Там, где лодка уплывает
Прочь из памяти твоей.
***
Судьба мiров намного шире
Земной прорехи в небесах.
Гуляет Один по квартире
В простых сатиновых трусах.
Один, как луч в наплывах пыли,
Когда вокруг совсем темно.
Все викинги давно приплыли,
А Тор снимается в кино.
Нет эллина, нет иудея,
Не те, наверно, времена.
Есть Локи, есть, конечно, Фрейя,
Есть бездна, пыльных звезд полна.
Идёт налево, песнь заводит,
Направо — правит бытие.
Гуляет меж мiрами Один
В метафизическом белье.
История осталась сзади,
И смерти будто нет нигде,
И Млечный путь — седые пряди
В его вселенской бороде.
***
Бульвар Конногвардейский,
И тумбы, и сирень —
Сценическое действо
В дождливый летний день.
Расплывчаты начала,
Неведомы концы,
Смиренны и печальны
Порожние дворцы
В потёках серой влаги
На площади Труда,
Как мокрый лист бумаги
С посланьем в никуда
Ветшает на парадном,
Где липы да канал,
Где выжил — ну и ладно,
Где как-то проканал
Весь морок постсоветский
Советскому вослед,
И нет с тех пор ни бедствий,
Ни видимых побед.
Фасадам сообразна
Эклектика страны,
И камни, словно фразы,
Истёрты и темны.
Мы здесь, как марсиане,
Кладём на всё прибор,
Но чудится в тумане
Разрушенный собор
На месте опустелом,
Где площади клише.
Так, после смерти, тело
Мерещится душе.
***
Ещё не потемнела позолота
На эрмитажных ликах сентября,
Весь мiр открыт, и высоки ворота,
Но не вернуть ни солнца, ни царя.
От сердца справа — чëрная ограда,
И лик медуз, и жертва их, гранит
У Летнего растрёпанного сада,
Священной рощи русских аонид.
Что нам теперь останется, Психея
С аттической улыбкой на устах?
Я тоже возвращаться не умею,
И дело не в разомкнутых мостах.
Свиданье так похоже на прощанье,
И по Фонтанке медленно плывут
Ночные катера, как обещанья,
Как венецейской вечности уют.
Сквозь горизонт, сквозь нашей жизни косность,
Сквозь бытия заученный ответ,
Просвечивает настоящий космос,
И в Петербурге виден этот свет.
***
Ленинградские блики,
Умозрительный свет,
Чёрно-белые лики
Из советских газет.
Ты вернулся, ты веришь,
Будет воздух иной,
Выдох сделают двери
За последней стеной.
Чинный мостик Аларчин,
Словно счастья межа.
Твой трамвай наудачу
Уплывёт, дребезжа.
Переменится имя
И сомкнутся века,
Мы не станем другими,
Но другая строка
Станет вестью и устьем
На гранитном ветру.
Ведь прекрасно, и пусто
У благих на пиру —
Тут питьё и закуски
Всяк приносит с собой:
Говорок южнорусский,
Неба синий прибой,
Детства талые звёзды,
Снов осеннюю тьму,
Кровь, и почву, и воздух.
Всё, что им ни к чему.
Набережная Екатерининского канала.
Декабрь. Гроза.
Перед грозой гранитный съезд
Почти теряется, когда
Иси́доровской церкви крест
Мерцает на границе льда,
На фоне россыпи огней
В узоре сложносоставном
Озябших и коротких дней
Меж тёмной музыкой и сном.
И что прекраснее, скажи,
Грозы к исходу декабря,
Где облачные витражи
О солнце воздыхают зря,
Где утки у гранитных крыл
Канала, молятся гурьбой,
И воздух медленный застыл
Над всё растратившей судьбой.
Но только миг — и прежний мрак
Стряхнут живые купола.
И гром ударит в сердце, как
Эфирные колокола.
Юрию Георгиевичу Милославскому
В Санкт-Петербурге будет проще,
Когда всё кончится, когда
Сад обратится прежней рощей
Чухонскою, во тьме вода
Вернётся вспять, под стать эпохе,
И станет безымянной. Здесь
Дела, не то, чтоб очень плохи,
Но Гоголь обозначил весь
Мертвящий круг литературный,
Где каждый тычет свой билет,
А в сердце, вставшем на котурны,
Ни воли, ни покоя нет.
И нам не выйти за границу,
За тын малороссийский, за…
Повествованье будет длиться,
Пока не отворишь глаза.
Трагическое небо тает,
И только чайки — на плаву,
И мёртвый беллетрист шагает
В прокуренную синеву.
И всадник в арке на Галерной —
Самодержавный сувенир.
На этом сквозняке, наверно,
Простишь и дивный новый мiр
Без нас. Но вспомним о победе,
Об Александре. Несть конца
В наплывах золота и меди,
В мерцаньи ангельских зерцал,
Где Росси и Кваренги строят
Санкт-Петербург, и высь права,
И в русском небе над Невою
Течёт такая же Нева.
***
Стравинский, Тютчев и Титов
Об этом промолчат;
Надёжна тьма, но кто готов
Во тьме спасать зайчат?
В весеннем космосе легко
Губить и воскрешать,
И тайны шепчет на ушко
Земля, такая мать.
Такой двусмысленный причал,
Дорожка к небесам,
Где многих мысленно встречал,
А вот теперь и сам.
Да, Юра победил на спор,
Но не сносил мечты.
А Тютчев пишет до сих пор,
Наверно, с той звёзды.
Стань музыкой ночной порой,
Лети во тьме, лети.
И что с того, что ты второй,
Бессмертье впереди.
И лёд, плывущий по Неве
От сердца на закат,
И тёплый ветер в рукаве,
И сумрачный плацкарт,
Где перед Богом чист и прост
Космический состав
До золотых, как фрески, звёзд,
Архангельских застав.
Где ты, конечно, не один,
Поскольку ты второй,
И свет сияет между льдин:
Бери его, герой.
Ты выше страсти и страны,
И дальше нет постов,
И смерти нет, и все равны,
И прав майор Титов.
