***
«Чайкина моя фамилия.
Прилетела к вам издалека.
10 лет на солнечной Сицилии
от звонка и до звонка.
Макарон макаю в кофе.
Модная укладка в стиле панк.
С эркером однушка в Петергофе,
а гулять хожу в Английский парк.
Поводов не нужно для застолий,
я люблю непрошенных гостей.
Что ещё? Могу себе позволить
никогда не заправлять постель».
***
«Фьють да фьють», – по ночам соловей,
охи-вздохи да мат-перемат.
Дети ей поднесли в юбилей
слуховой аппарат.
Утром вышла в коридор – стыд и срам.
Шептуны в полный голос кричат.
Раньше ухо прижимала к дверям.
Не придётся до смерти скучать.
Слышит, как непутёвый сосед
прячет шкалик от тёщи в бачке,
а путёвый работяга-сосед
на кухонном смолит сквознячке.
Охи-вздохи да смех за стеной,
на плите кипятят бигуди,
жёны брызжут друг на дружку слюной –
у них целая жизнь впереди.
***
Раздобыл небритый доходяга
ржавый остов газовой плиты.
На такой же вот плите когда-то
бабушка моя пекла блины.
Погрузил добычу на тележку,
рыжую смахнул с одежды пыль,
ни минуты более не мешкал
и увез в утиль.
***
Пьяненький, одет не по сезону,
покидает в пятницу промзону.
Всю неделю кнопку нажимал,
материал на крышу поднимал –
управлял лебёдкой,
бегал нам за водкой.
Дома мать хватается за сердце –
вечное предчувствие утраты.
К оспинам от стекловаты
влажное приложит полотенце.
Дома ждут его постель
и у изголовья тазик.
Во дворе буксует сквозь метель
с милиционерами «уазик».
***
И на фоне молчания нашего
выходной нарушает покой
этот вечный скандал за стеной:
измывается сын над мамашей.
В постсоветской глубокой ночи
та от страха белугой кричит
в соучастники нас призывает:
«помогите – кричит, – убивают!»
Поглазеть на такую забаву
участковый поленится «мент»,
но отыщется суперстудент,
и спасет, и от муки избавит.
Прекратит этот стыд и позор.
Отберет у соседа топор,
снимет с Федор Михалыча стружку
и соседей спасет, и старушку.
Что с ним станется после? Известно,
в желтый дом на руках унесут…
Я бы сам поселился в лесу,
там деревьям друг с дружкой не тесно.
***
Работаю ночами, сторожу
здесь рядом помещение конторы
за небольшую плату. Деньги мне
и ведомость раз в месяц оставляют
на видном месте. К десяти часам
я прихожу обычно. Запираюсь.
Включаю свет. Сажусь за телефон
и выбираю жертву… С ней болтаю,
как правило, недолго. Разговор
не клеится. Еще есть телевизор,
смотрю который точно под гипнозом,
покуда все программы до одной
себя не исчерпают. Вынимаю
затем конспекты, книги, карандаш
(для всяческих пометок) и читаю.
Но замечаю скоро, что топчусь
минут пятнадцать на одной странице.
Бросаю и рассерженный иду
в уборную, после чего решаюсь
укладываться спать. Но дело в том,
что и заснуть никак не удается,
хотя давно из дома приволок
свои и одеяло, и подушку.
Все без толку! Закрыв глаза, лежу
и вслушиваюсь в то, как бесконечно
стенные заикаются часы.
***
Лежу, не засыпаю.
Кто тень наводит на плетень?
Никак не отпускает
меня вчерашний день.
Всё с номером коронным
выходит, торжествующий, на «бис»,
как дух потусторонний
над будущим навис.
Пикирует комар
из темноты моей темницы.
Спасительный кошмар
когда уже приснится?
Ведь если это он
на жизнь отбрасывает тени,
С внезапным пробужденьем
наступит хэппи-энд.
***
Средь панельных домов на конечной
одинокий сошёл силуэт.
Обнаружил водитель в салоне
до конца недосмотренный сон
и впервые нарушил регламент,
и не стал сообщать в МЧС.
Как щенка, его на руки поднял:
«Отнесу-ка домой детворе».
Есть у ночи цветная изнанка.
***
в направлении том же что и моя молитва
вверх вверх по древу за сочным листом
сантиметр в минуту ползёт улитка
быстрее не может боится уронит дом
осень пришла до окончанья похода
скукожатся листья зима нагонит вот-вот
сон похожий на смерть длиною почти в полгода
ну а прежде смерти и сна зевок
рожки спрячет улитка и вглубь ракушки
втиснет тельце замедлит обмен веществ
это тельце будет не разбудить из пушки
внешний мир для неё до весны исчез…
***
Проснулся сам не свой: на поводке коротком
Водил до ветру пса, тиранил зубы щеткой,
На «милый, что с тобой» пожал в ответ плечами,
За завтраком потом натянуто молчали.
В означенном часу, ни раньше и ни позже,
Переступил порог и день бездарно прожил.
Всему виною сон. На здешний берег дикий
Он вслед за мной взошел, как призрак Эвридики.
Лодка на берегу
Где тот бог, что душу в тебя вложил,
лодка, лодка, с какой русалкой?
Расскажи траве про былую жизнь,
как рыбак про рыбалку.
Про холодного ей расскажи угря,
и про слабость оного к мертвечине,
как на свет полночного фонаря
раки пятились из пучины.
Рыба-Лещ брала тебя на буксир,
потаскала по озеру за собою,
день и ночь, покуда хватало сил,
за крючок подцепив губою.
Опиши при свете дневном кустам
красоту подводного лова,
где тот сом, что под корягой ждал
облачённого в гидрокостюм Иону.
Лодка, лодка, ты в этом дне, как на дне,
догниваешь век под толщею кислорода.
а вокруг, затаив дыхание,
верит вракам твоим природа.
