Дача с видом на ахматовскую “будку”

— Что‑о? Это вот тут она жила? — удив­лен­но спра­ши­ва­ет юная леди, разо­ча­ро­ван­но, даже с неко­то­рой брезг­ли­во­стью, огля­ды­вая зна­ме­ни­тую ахма­тов­скую «буд­ку». Ее явно не впе­чат­лил скром­ный лит­фон­дов­ский домик, ничем не выде­ля­ю­щий­ся сре­ди сво­их собра­тьев.

Тут, в «лес­ной» части посел­ка Комарово (так ее назы­ва­ют або­ри­ге­ны: «лес­ная» — на сто­роне Щучьего озе­ра, а та, что бли­же к зали­ву — «мор­ская») зате­рял­ся малень­кий писа­тель­ский горо­док: шесть одно­этаж­ных дач, постро­ен­ных в дале­ком 1955 году. Вернее, сна­ча­ла их было четы­ре, а спу­стя десять лет появи­лось еще две. С того само­го вре­ме­ни и поныне, тут, сме­няя друг дру­га, живут и рабо­та­ют писа­те­ли.

— Да, вот тут она и жила, — улы­ба­юсь я. Девушка смот­рит на меня с сомне­ни­ем. Не верит. Ей, родив­шей­ся уже, навер­ное, в 21 веке, даже не пред­ста­вить, что тогда, в 1950‑х, эти нека­зи­стые щито­вые домиш­ки были вер­хом меч­та­ний для их оби­та­те­лей. Получить дачу в Комарове (да-да, тогда гово­ри­ли имен­но так: не в Комарово, а в Комарове) было пре­стиж­но.

Писатели воз­ле дачи Ахматовой, 2024 г. Фото Ольги Суменко.

Писатели бились за пра­во тут отды­хать, на дачи выстра­и­ва­лась оче­редь. Руководство Ленинградского отде­ле­ния Литфонда при­ни­ма­ло реше­ние, и счаст­лив­чи­ки въез­жа­ли в свои хоро­мы. С этим было стро­го: дач­ни­ки каж­дый год долж­ны были зано­во писать заяв­ле­ние, и даже вели­кая Анна Андреевна каж­дый раз бес­по­ко­и­лась, не высе­лят ли её. Так, напри­мер, спу­стя года три, слу­чи­лось со Всеволодом Азаровым, с кото­рым она по-сосед­ски при­я­тель­ство­ва­ла. Впрочем, с сосе­дя­ми и во вто­рой раз Анне Андреевне повез­ло: в Азаровский домик въе­ха­ли ее дав­ние дру­зья Александр и Сильва Гитовичи.

С Александром Ильичом Ахматова была зна­ко­ма с дово­ен­ных вре­мен, а кома­ров­ское сосед­ство еще боль­ше сбли­зи­ло их. Они дале­ко не все­гда схо­ди­лись в мне­ни­ях и часто горя­чо спо­ри­ли, порой в запаль­чи­во­сти оби­жа­ясь и не раз­го­ва­ри­вая по несколь­ку дней. Но сто­и­ло кому-то из них напи­сать что-то све­жее — сти­хо­тво­ре­ние или пере­вод, — то ссо­ра тут же забы­ва­лась: пока­зать руко­пись и услы­шать искрен­нее и чест­ное суж­де­ние было важ­нее любой раз­молв­ки. Они очень цени­ли друг дру­га, и по-сво­е­му опе­ка­ли.
Бывало, Сильва Соломоновна помо­га­ла Анне Андреевне по хозяй­ству, посколь­ку в быту та была совер­шен­но бес­по­мощ­на.

Александр Гитович и Анна Ахматова в Комарово. Архивное фото.

В послед­ние годы вокруг Ахматовской «буд­ки» вовсю кипе­ла жизнь: посто­ян­но соби­ра­лись ком­па­нии моло­дых поэтов — чита­ли сти­хи, без кон­ца гово­ри­ли о поэ­зии, застоль­ни­ча­ли, выпи­ва­ли, игра­ли в кости. Кто-то колол дро­ва, кто-то тас­кал воду из колод­ца: кро­ме выгреб­ной ямы, в доми­ках ника­ких удобств не было, как нет и сей­час. Зато в них есть мно­же­ство две­рей и бес­смыс­лен­ных зако­ул­ков и кори­дор­чи­ков. За эту неле­пую и неудоб­ную пла­ни­ров­ку Ахматова в шут­ку и про­зва­ла свою дачу «буд­кой», что, впро­чем, не меша­ло ей её любить.

Гитович очень пере­жи­вал, что Анну Андреевну «тер­за­ют». Дмитрий Хренков цити­ро­вал сло­ва Александра Ильича в сво­их вос­по­ми­на­ни­ях:

«— Я хотел бы отве­сти от нее девя­но­сто из ста гостей, — гово­рил мне Гитович. — Надо беречь не толь­ко ее вре­мя и нер­вы. Репутацию тоже. К ней рвут­ся люди, кото­рые тут же рас­про­стра­ня­ют о ней вся­кую чепу­ху. Эта чепу­ха пере­про­да­ет­ся за гра­ни­цу. Будь моя воля, я ввел бы про­пус­ка…»

А так писа­ла об этом жена Гитовича, Сильва Соломоновна:

«…Вечерами появ­ля­лись моло­дые поэты, бывал пле­чи­стый рыже­во­ло­сый Бродский, с вес­нуш­ка­ми на круг­лом лице, и хоро­шень­кий, мел­ко­кост­ный, с гла­за­ми, как чер­но­слив, пре­дель­но веж­ли­вый Толя Найман.

Частенько, в любое вре­мя дня, бес­це­ре­мон­но при­ез­жа­ли про­вор­ные моло­дые люди, пишу­щие и непи­шу­щие, зна­ко­мые и незна­ко­мые, почи­тать свои сти­хи Ахматовой или про­сто погла­зеть на нее, что­бы потом где–нибудь при слу­чае ска­зать: «Этот вечер я про­вел у Ахматовой. Было чудес­но». Саня из себя выхо­дил, страш­но воз­му­ща­ясь тем, что она не гонит их в шею. Но в послед­ние годы Анна Андреевна была уже не так стро­га и менее непри­ступ­на.

Я пом­ню, как на моих гла­зах утром явил­ся какой-то бол­ван с гита­рой под мыш­кой. Нахально впер­ся на веран­ду, где она пила чай, и ска­зал, что ему необ­хо­ди­мо про­честь сти­хи толь­ко ей.

«Давно вы пише­те?» – спро­си­ла она. «Уже два меся­ца», – отве­тил гость. Выставить его ока­за­лось совер­шен­но невоз­мож­но, он не сдви­нул­ся с места, пока не про­кри­чал две тол­стые общие тет­ра­ди…»

5 мар­та 1966 года в сана­то­рии Домодедово умер­ла Анна Ахматова. Сильва Соломоновна реши­ла не гово­рить об этом мужу — он толь­ко-толь­ко выпи­сал­ся из боль­ни­цы, и она не на шут­ку тре­во­жи­лась за его здо­ро­вье.

Прощание и похо­ро­ны на Комаровском клад­би­ще про­шли без Александра Ильича, он ниче­го не знал. А потом…
«Прошло несколь­ко дней. Откуда–то воз­вра­тив­шись и сни­мая в перед­ней паль­то, я услы­ша­ла, что Саня раз­го­ва­ри­ва­ет по теле­фо­ну. По репли­кам поня­ла, что какая–то ско­ти­на со сла­до­стра­сти­ем рас­ска­зы­ва­ет ему о смер­ти Анны Андреевны. Я замер­ла. Саня вышел в перед­нюю. С иска­жен­ным лицом и безум­ны­ми гла­за­ми он подо­шел вплот­ную и страш­ным шепо­том ска­зал:

– Ну гово­ри, рас­ска­зы­вай, как без меня хоро­ни­ла Акуму!»

Александр Гитович ушел 9 авгу­ста 1966 года, пере­жив Анну Андреевну все­го на пять меся­цев. Его похо­ро­ни­ли там же, на Комаровском клад­би­ще, непо­да­ле­ку от Ахматовой. Уходила эпо­ха…

Могила Ахматовой в Комарово. Фото Александра Браво

С их смер­тью изме­ни­лась и жизнь в писа­тель­ском город­ке. Осиротели две дачи из четы­рех, были постро­е­ны еще две новые. Литфонд изме­нил пра­ви­ла — писа­те­лей «уплот­ни­ли»: все доми­ки были поде­ле­ны на две поло­ви­ны (бла­го, в каж­дом было по два вхо­да). С тех пор в каж­дом доми­ке живет по два писа­те­ля. Одновременно — 12 чело­век, дюжи­на «твор­че­ских еди­ниц».

В тес­но­те, да не в оби­де: Литфонд исправ­но сле­дил за дача­ми, неукос­ни­тель­но под­дер­жи­вал­ся поря­док, все исправ­но ремон­ти­ро­ва­лось. В одной из новых дач, куда все­лил­ся Юрий Рытхэу, даже был теле­фон с город­ским номе­ром, и все оби­та­те­ли город­ка ходи­ли к нему зво­нить. Сейчас я живу в этом доми­ке и могу ответ­ствен­но засви­де­тель­ство­вать: на стен­ке у окна до сих пор сохра­ни­лась теле­фон­ная розет­ка.

Благоденствие на писа­тель­ских дачах закон­чи­лось в 90‑х, вме­сте с раз­ва­лом стра­ны. Распался Союз совет­ских писа­те­лей, пре­кра­тил свое суще­ство­ва­ние Литфонд СССР. Новая орга­ни­за­ция, лов­ко ввер­нув в свое назва­ние сло­во «лит­фонд», азарт­но заня­лась раз­ба­за­ри­ва­ни­ем и дележ­кой несмет­ных писа­тель­ских богатств по всей тер­ри­то­рии быв­ше­го СССР. Комаровский писа­тель­ский горо­док каким-то чудом уце­лел. Видимо, дух Анны Андреевны незри­мо охра­нял это место: что-то не зала­ди­лось с при­ва­ти­за­ци­ей у новых «хозя­ев», и они, мах­нув рукой, про­сто соби­ра­ли с писа­те­лей аренд­ную мзду, не вкла­ды­вая ни копей­ки.

Активность духа Ахматовой, кста­ти, не раз под­ме­ча­лась оби­та­те­ля­ми дач. Писатель Валерий Георгиевич Попов любит рас­ска­зы­вать, что засе­лив­шись в ахма­тов­скую «буд­ку», он пона­ча­лу чув­ство­вал недо­воль­ство вели­кой хозяй­ки: все вре­мя что-то лома­лось, не откры­ва­лось, заеда­ло. Постоянно выле­та­ли проб­ки на элек­тро­щит­ке, и когда он под­хо­дил нажать кноп­ку авто­ма­та, она тут же отщел­ки­ва­лась обрат­но, напо­ми­ная ему побед­ный кукиш: «нако­ся, выку­си!». А потом при­ня­ла, сми­ло­сти­ви­лась.

Мне не раз при­хо­ди­лось бывать здесь у дру­зей-поэтов, и с каж­дым годом я с гру­стью наблю­да­ла, как всё вет­ша­ло и раз­ва­ли­ва­лось на гла­зах. Но весь кош­мар запу­сте­ния открыл­ся мне в 2017‑м, когда подо­шла моя оче­редь на дачу. Подошла она несколь­ко экс­тра­ва­гант­но: писа­тель Михаил Глинка, пыта­ясь почи­нить про­тёк­шую кры­шу, взо­брал­ся на ста­рень­кую дере­вян­ную лест­ни­цу. Гнилая сту­пень­ка про­ва­ли­лась, он упал и сло­мал ногу. Видимо, это была послед­няя кап­ля — отча­яв­шись, Глинка отка­зал­ся от дачи, и её пред­ло­жи­ли мне.

Моим сосе­дом ока­зал­ся Александр Ильич Рубашкин, во вре­ме­на СССР извест­ный кри­тик, сотруд­ник изда­тель­ства «Советский писа­тель», а в 2017‑м — малень­кий тихий пен­си­о­нер, сми­рен­но при­няв­ший тяго­ты пост­со­вет­ско­го пол­зу­че­го апо­ка­лип­си­са. Но несмот­ря на внеш­нюю хруп­кость, здо­ро­вьем он обла­дал отмен­ным: в свои 80 с хво­сти­ком Александр Ильич еже­днев­но ездил на вело­си­пе­де на Щучье озе­ро, купать­ся и отве­ши­вать ком­пли­мен­ты дамам в бики­ни.

Крылечко Рубашкина выхо­ди­ло на сарай, кото­рый постро­и­ли еще в 50‑е, при Ахматовой. Выглядел сарай соот­вет­ствен­но воз­рас­ту: сте­ны зава­ли­лись, ниж­ние дос­ки сгни­ли, зияя дыра­ми, от кры­ши оста­лось одно вос­по­ми­на­ние. Замшелый забор вокруг все­го участ­ка щерил­ся про­ло­ма­ми и еле дер­жал­ся, но в этом, рубаш­кин­ском, угол­ке он про­сто сдал­ся и лёг.

Вид был совер­шен­но нежи­лой, посе­му про­хо­жие, ничто­же сум­ня­ше­ся, лихо пере­бра­сы­ва­ли через остат­ки шта­кет­ни­ка меш­ки с мусо­ром. Однажды я при­е­ха­ла и уви­де­ла Александра Ильича скорб­но сидя­щим воз­ле крыль­ца в сво­ем неиз­мен­ном пласт­мас­со­вом оран­же­вом крес­ле. Вечернее сол­ныш­ко лас­ко­во осве­ща­ло буй­ные зарос­ли бурья­на, в кото­ром беле­ли рас­кле­ван­ные воро­на­ми меш­ки. Подперев щеку рукой, он печаль­но под­нял на меня гла­за и тяже­ло вздох­нул: «Я живу на помой­ке…»

И мне ста­ло так нестер­пи­мо его жаль, так обид­но за это наше облуп­лен­ное, нищее лите­ра­тур­ное цар­ство! Я кину­ла клич, и в выход­ной к нам съе­ха­лись мои дру­зья-поэты. Дружно разо­бра­ли сарай, выдер­га­ли сор­ня­ки, вывез­ли мусор. Накрыли стол, выста­ви­ли коньяк. Дачники при­нес­ли пиро­ги и про­чие закус­ки. Александр Ильич сиял от радо­сти и всё повто­рял: «Поживу ещё!»

И как-то все оби­та­те­ли встрях­ну­лись, слов­но пеле­на спа­ла, рас­се­ял­ся морок. Вместе с про­за­и­ком Владимиром Шпаковым и поэтом Алексеем Ахматовым (нет, не род­ствен­ник, про­сто одно­фа­ми­лец) мы нача­ли кам­па­нию по бла­го­устрой­ству. Но глав­ное — нуж­но было занять­ся доку­мен­та­ми. Тут и при­го­ди­лось мое пер­вое юри­ди­че­ское обра­зо­ва­ние. Изучив и собрав все нуж­ные бума­ги, я реши­тель­но рину­лась в бой. Не буду опи­сы­вать все при­клю­че­ния и хож­де­ния по мукам, ска­жу толь­ко, что одна толь­ко пере­пис­ка с чинов­ни­ка­ми соста­ви­ла несколь­ко пух­лых кан­це­ляр­ских папок. И ведь не зря! Все полу­чи­лось: враг, раз­би­тый на голо­ву, позор­но бежал, напо­сле­док отклю­чив нам элек­три­че­ство, и сей­час дачи пере­да­ны Союзам писа­те­лей в без­воз­мезд­ное поль­зо­ва­ние.

К 130-летию Анны Ахматовой горо­док пре­об­ра­зил­ся: мы покра­си­ли доми­ки, почи­ни­ли кры­леч­ки, меце­нат Вячеслав Заренков пожерт­во­вал денег на новый забор. На доми­ки пове­си­ли таб­лич­ки с име­на­ми извест­ных писа­те­лей, кото­рые в них оби­та­ли.

Перед ахма­тов­ской буд­кой рас­ки­нул кры­лья шатёр — уже девя­тое лето я про­во­жу под ним лите­ра­тур­ные встре­чи. К нам при­ез­жа­ют высту­пать со всей стра­ны, был даже поэт из Аргентины! «Зеленый шатёр» — моя гор­дость, мой самый люби­мый про­ект. Наверное, еще и пото­му, что пуб­ли­ка к нам при­хо­дит насто­я­щая, кома­ров­ская — интел­ли­гент­ная и взыс­ка­тель­ная. Можно ска­зать, «из быв­ших».

“Зелёный шатёр” в Комарово. Фото Александры Климовой

В осталь­ном же тут все по-преж­не­му: колод­цы, кол­че­но­гие сто­ли­ки, гама­ки, при­зе­ми­стые домиш­ки с ржа­вы­ми кры­ша­ми. Но этот наш нека­зи­стый рай, наш малень­кий запо­вед­ник сре­ди совре­мен­ных кома­ров­ских кот­те­джей,— он осо­бен­ный. Здесь вре­мя течёт ина­че, и сос­ны пом­нят Анну Ахматову, Виталия Бианки, Бориса Стругацкого, Юрия Рытхэу, Глеба Горбовского и мно­гих-мно­гих дру­гих писа­те­лей, кото­рые жили тут и писа­ли заме­ча­тель­ные кни­ги.

Высоко над голо­вой, на одной из сосен тор­чит врос­ший в ствол ржа­вый обруч. По леген­де, это коль­цо ахма­тов­ско­го гама­ка. Мол, дере­во вырос­ло, и коль­цо под­ня­лось вме­сте с ним почти на уро­вень кры­ши. Простор для твор­че­ско­го вооб­ра­же­ния!

Вот без­вре­ме­нья пет­ля: дача Аннандревны.
Комаровская зем­ля, тот же воз­дух древ­ний.
Почитай, пол­сот­ни лет все оста­лось преж­ним —
Белой ночи блед­ный свет, вет­хие скво­реш­ни,
вет­ки хвой­ное кры­ло над казён­ной дачей…
Что ее пере­жи­ло, то и нас тем паче.
Ржавый след от гама­ка на ство­ле дре­вес­ном
ско­ро скро­ют обла­ка над сос­но­вым лесом.
Звёзд рас­се­ян­ная шаль,
скрип небес­но­го ков­ша —
плав­но впра­во, плав­но вле­во…
Спи спо­кой­но, коро­ле­ва,
бес­при­ют­ная душа.

Но если чест­но, я не верю. Обруч мас­сив­ный, на тон­кое дерев­це его не пове­си­ли бы, а высо­кие сос­ны рас­тут толь­ко вширь. Наверное, это креп­ле­ние от како­го-нибудь софи­та — тут ведь не раз сни­ма­ли кино. Но тури­стам леген­да о гама­ке нра­вит­ся.
Вот и эта юная леди спра­ши­ва­ет:
— А на какой сосне коль­цо?

Я пока­зы­ваю. Леди при­це­ли­ва­ет­ся мобиль­ни­ком, дела­ет фото, потом — сел­фи.

— А где вто­рое? — ози­ра­ет­ся гостья. Развожу рука­ми:
— Второе не сохра­ни­лось.
— Ну и лад­но. А где билет-то купить? — Она дело­ви­то лезет в сумоч­ку.
— Какой билет? — недо­уме­ваю я.
— Ну, в музей же! Я хочу вой­ти внутрь! — сер­дит­ся девуш­ка.
— Сюда нель­зя вой­ти. Здесь нет музея, тут живут писа­те­ли, — тер­пе­ли­во начи­наю объ­яс­нять я, но юная леди, недо­воль­но дер­нув пле­чом, уже идет к калит­ке, на ходу отря­хи­вая осле­пи­тель­но белый костюм от сос­но­вой хвои. Я смот­рю ей вслед и думаю: вот при­бли­зи­тель­но о такой турист­ке, прак­ти­че­ски с нату­ры, сидя на тер­ра­се, напи­сал свой «Следственный экс­пе­ри­мент» Володя Шпаков. Совсем недав­но, какие-то четы­ре года назад, он зара­зи­тель­но хохо­тал, когда под Зеленым шатром акте­ры разыг­ры­ва­ли эту пье­су. И пуб­ли­ка была в вос­тор­ге — ведь по сюже­ту дей­ствие про­ис­хо­дит здесь, на писа­тель­ских дачах, и все пер­со­на­жи так узна­ва­е­мы…

Галина Илюхина