
Алексей Машевский. Что уверит Фому?
Все новое, как известно, — всего лишь хорошо забытое старое.
Все новое, как известно, — всего лишь хорошо забытое старое.
Кошки приносят Богу своих мышей –
Чистосердечную лепту трудов земных.
Остались стихи. И они говорят,
Что было: любил, и любили, и ждали.
Но я предпочел бы живые детали
Я памятник воздвиг – едва ли ощутимый
для вкуса большинства и спеси единиц.
Над цепенеющей Невой
Безмолвно падал снег немой
Не так живу, и это знаю. Но
В запасе ночь и белое окно,
Чтоб загадать о лете, о весне…
Неуловима августа кончина —
Не во дворе она, а в голове.
Звонит сосед — подвыпивший мужчина,
Что любит голым бегать по траве.
Ничего субъективнее поэзии и быть-то не может. А уж определять школы и жанровые особенности…
Петербургская поэзия есть — это факт. Но стилистические рамки её размыты
Петербуржские стихи не слишком-то верят в человеческую волю, в преобразования общества и мира…
Петербургская школа держится на плечах ЛИТО, и хотелось бы, чтобы эта история на нашем поколении не обрывалась.
Хорошие и плохие стихи растут на клумбах, валяются в сугробах, висят в сером сонном загадочном воздухе.
Все новое, как известно, — всего лишь хорошо забытое старое.
Кошки приносят Богу своих мышей –
Чистосердечную лепту трудов земных.
Остались стихи. И они говорят,
Что было: любил, и любили, и ждали.
Но я предпочел бы живые детали
Я памятник воздвиг – едва ли ощутимый
для вкуса большинства и спеси единиц.
Над цепенеющей Невой
Безмолвно падал снег немой
Не так живу, и это знаю. Но
В запасе ночь и белое окно,
Чтоб загадать о лете, о весне…
Неуловима августа кончина —
Не во дворе она, а в голове.
Звонит сосед — подвыпивший мужчина,
Что любит голым бегать по траве.
Ничего субъективнее поэзии и быть-то не может. А уж определять школы и жанровые особенности…
Петербургская поэзия есть — это факт. Но стилистические рамки её размыты
Петербуржские стихи не слишком-то верят в человеческую волю, в преобразования общества и мира…
Петербургская школа держится на плечах ЛИТО, и хотелось бы, чтобы эта история на нашем поколении не обрывалась.
Хорошие и плохие стихи растут на клумбах, валяются в сугробах, висят в сером сонном загадочном воздухе.