Два озера
Содвинулась деревня.
Словно невод
На берегу…
Дома – что поплавки!
Два озера, направо и налево,
Два озера…
Направо и налево!
Перевелись в деревне рыбаки.
И кажется, когда глядишь под вечер
С высокого
былинного холма,
Неистовый, должно быть, дикий ветер
Согнал в низину ветхие дома.
Не строились же люди на болоте.
В стараниях состарились отцы.
Колотят, рубят…
Рубят, вновь колотят –
И все меняют нижние венцы.
И жизнь ушла на то,
Что колотили,
Катили камни с гор. Усердно тут
Работали отцы и крепко пили…
А дети не работают – но пьют.
И в ночь, когда осенний ветер свищет,
И дождь, и грязь,
смурная мысль гнетет:
Как хорошо, что высоко кладбище,
И гроб, поди,
так быстро не сгниет.
Содвинулась деревня…
Словно невод
На берегу.
Дома – что поплавки.
Два озера, направо и налево,
Два озера… Направо…
И налево!
Два озера – уплыть бы!
Нет реки!..
Мостик
По мостику пройду… Там закуток
таким очарованием окутан…
И озеро сверкнет из-за кустов
стремительною стайкой диких уток.
Куст ивы, приклонившийся к воде,
Свист иволги, чуть слышный,над водою
так тонок, что хотелось бы продеть
в ушко иглы и, словно нить, удвоить.
У моря
Грущу – потому и грузчик,
гружу – потому и грустно,
Усну – вижу вал бегущий
кругом и темно, и пусто.
Умора с тобой у моря,
трагический мой рассудок!
Нетрудно тебя расстроить –
труднее взойти на судно.
Но всё-таки интересней,
когда давлю под пятою,
Не горло собственной песни,
а слабости горло литое!
Когда эту грусть-обузу,
в которой одно упрямство,
бросаю с тяжелым грузом
в подпалубное пространство.
Ритм
Докурили докеры…
Окурки
доконали…
Кончен перекур.
Телогрейки,
куртки да тужурки
полетели,
словно на ветру.
Закружились
в трюме, на причале,
заскрипели трапы и троса,
рычаги задвигались, рычали
мощные моторы… Голоса
в воздухе звучали. И качались
тяжести…
Сирены жуткий вой…
Всё кружилось –
в трюме, на причале,
справа, слева и…
над головой!
Родство
Где Ингрия и
Водская пятина?
Гардарика,
а где она была?
Года идут,
и памяти плотина
В пучине лет
немало сберегла.
Пусть обмелела
светлая Ижора,
И чуди нет
на озере Чудском,
И Ладога на Волхове
не город …
Былинность
отыскать здесь
нелегко.
Пусть племена,
сроднённые Невою,
Давно свои не помнят
имена,
не разорвать
извечное родство их,
доколе Русь стоит,
на всех одна!
Колокол
От Колымы до речки Колы,
от Колы и до Колымы
клокочет колокол –
расколы!
Колючим пологом зимы
земля окутана,
и голод,
и протопопица кричит:
– Долго ли муки сея будет,
Петрович?! –
Протопоп молчит.
По льду их с Нерчи гонит ветер.
Хоть не на Кольском,
всё же «кольско».
И на вопрос,
долго ли, сколько,
ответит протопоп:
– До смерти!
А там, где Кола, Коломяги,
уж заколочены дома.
раскол расколом…
Шли бедняги — старухи, дети:
– Колы-ма‑а!
Кричи! Никто не отзовется.
Спят коломяжские холмы.
Земля вам пухом, новгородцы,
От Колы и до Колымы!
Из цикла «Под конвоем арктической стужи»
Стансы
На Лене олени, олени на Лене,
У Лаптевых моря, где воду я черпал,
На льдине такие жируют тюлени,
Саамы назвали их
Нер-па!
Вот период мой ледниковый,
Ни озер, ни гор докембрийских,
Только месяц стучал подковой
В ледяное окно, так близко
У Полярной звезды под боком
Я родился на океане,
Где впервые явленье Бога
Снизошло моей бабушке Анне.
Не случайно, в деле житейском
Ни о чем никогда не споря,
В море Лаптевых иль Галилейском
Рыбакам он являлся вскоре.
Говорил же Иисус им: – Дети!
Есть ли пища у вас, какая?
Нет?!
Закиньте скорее сети! –
На богатый улов намекая.
Мне
Не разжать уст…
Но сквозь эпохи, любя и кляня,
Трижды к Петру обращался Иисус:
– Симон Ионин, любишь меня?
Ионин-Ивонен – чибиса звук,
И объяснения этому нет,
Всё мне видится, прямо из рук
Господа –
Я принимаю обед.
Господи! Рыбою вскормлен твоей.
Господи! Грешен, прости мне грехи,
И не прими эту речь за елей,
Эту молитву не чти за стихи.
Льдина растаяла, где родился,
Господи, убереги от чумы!
Родина – это история вся –
Айсберг!
От Колы и до Колымы!
Перевоплощение
А это вечность – глыбы ледника,
Луна и холод, радости и слезы,
Ни умного тебе, ни дурака,
Ни опыта людского и ни пользы.
От голода везли… На голый лед –
Не угадить в тифозные бараки –
А молодость, она свое берет,
И Бог дал рыбу мне, моей собаке.
Собачий холод! Это всё ни в счет!
Среди собак в палатке да под снегом
Почувствуешь, что время не течет,
Остановилось… как слеза
со смехом.
Сижу над тоней, тонут сети, да!
Один залов, одна тебе закидка…
И, ух, наплыли… Столько их куда –
Воспоминаний? Нету им убытка.
Им, красноперым, весело на льду,
Их много здесь, чешуйчатых и квелых,
А я средь них как будто не найду
Кого бы вспомнить так душа хотела.
Я, оказалось, мот, и я транжир,
С набитым сердцем, с кукишем в кармане,
Я проклинаю этот страшный мир
Как рыбий жир моих воспоминаний.
***
Иногда обжигает прозренье.
Проза жизни: летишь и хита!
Что за чертово столпотворенье
Предо мной – не видать ни черта.
И нежданно хитина нагрянет –
Тихий-тихий из Тихвина ход –
Всколыхнешься и станешь на грани
Той волны, что тебя вознесёт.
И с неё вдруг увидишь, о Боже!
Как я жил близорук или слеп,
Пред тобой хитник лезет из кожи.
Вы-ле-за-ет – а ты ему хлеб.
Ждешь, когда тебя хватит хитюха,
Хитки будут платочком снимать,
И, лишенного силы и духа,
Хитник будет хитать, хохотать.
Ома Хиттола, где же твой камень,
Хитка гложет, а хитники жгут,
Духи предков
Встают над веками,
Тянут мне свой таинственный жгут.
Этот дух, этот жгут – не хлыстина,
Сбрось хитон, груз ненужных обид,
Это жизни моей пуповина,
Ома Хиттола – радостный хит!
__________
Примечание от автора: словарь В. Даля
Хита – беда
Хитина – несчастье
Хитник – нечистый дух, хищник
Хитюха – лихорадка
Хитка – обида
Хитки – слюнки у младенцев
Хиттола – летописная Гиттола – древнее поселение на Карельском перешейке.
***
Там, где сосны зиждятся на камне,
В каменных каньонах дикий мёд,
За семью замками – ледниками
Жизнь такая – леший не поймёт.
Докембрийский оцени период,
Шарику земному черепок
Почеши, подумай, сделай вывод,
Если не развяжется пупок.
Бейся лбом о каменные плиты,
Локотки царапая и грудь,
Здесь твоя эпоха неолита,
И летящий по наклонной путь.
Не стрела, летящая из леса,
И не траектория беды,
Просто чуть изогнутая рельса
Над чугунным маревом воды.
Мрамора и дикого гранита
На любой манер и тонкий вкус.
Здесь твоя эпоха не раскрыта,
Муравьиный чешется укус.
***
Уронил я в речку мячик,
Ах, какой я глупый мальчик!
Речка, реченька, река,
Может, мячик в вечность канет
В Ледовитом океане.
В Минусинске я со страху
Уронил в бреду рубаху,
Шёл протокой через брод…
Оказалось – брод не тот.
Отчего я так рассеян?
Мчит рубаха в Енисее.
А вчера в тяжёлом страхе
Я проснулся знаменит.
Кто звонит?
Кит кидал в моей рубахе
Детский мячик мой в зенит.
***
Друг заботливый после пирушки
Не посмел отпустить меня вне…
Вне чердачной своей раскладушки,
Кроны яблони в белом окне.
Я уснул, с головою укрывшись,
Чьим-то мягким пуховым крылом,
Души-ангелы бились у крыши,
Охраняя приютинский дом.
Пахло яблоком и зверобоем,
Воздух был ностальгически чист,
И паук пролетал по обоям
Древний пасынок –
парашютист.
Что он плёл, я, наверно, не слышал,
Но запомнился радостный сон:
Как в окно слуховое я вышел
И неведомо был унесён.
Над могилою Гумилёва
Я замедлил, так было, полёт,
И к Приютину – выронил слово –
На крыловский присел огород.
Взмылил в небо… над дедовским домом
Покружил, над родною землёй,
И вернулся к деталям знакомым:
Раскладушка, паук надо мной.
Я смотрел в его радужны сети,
Наполняясь святым веществом.
И казался паук на рассвете
В паутине почти божеством.
Екатерининский собор
1.
Соборная площадь, а где же собор,
Проявленный в мир архитектором Тоном?
Как был он воздушен (какой разговор!),
И души скреплял упоительным звоном.
А в миг, когда турки пошли на Царьград –
Такой параллели сей город достоин –
Воскресный, тяжелый, ударил в набат
И стал на защиту детей своих воин.
Отец Иоанн на великую брань
Ответил молением и… крестным ходом.
И где она эта кровавая грань,
Что между закатом и ранним восходом.
А что есть народ –
нам понять не дано.
Я сам из народа, и плоть его весь я:
То камень, упавший на самое дно,
То пух, что на крыльях
взлетел в поднебесье.
Какую в народе
затронешь струну…
Но колокол бил
в диссонанс канонаде,
Как надо свою ненавидеть страну,
Идти против Бога,
молясь Бога ради.
Неужто все нехристи,
все без креста?
Такого и быть не могло в эти годы.
Какие слова оскверняли уста,
И в злобе какой
взбунтовались народы?
Да был ли народ, или просто толпа
Под вой,
улюлюканье выкрестов, урок –
Из тех, что распяли Христа,
А попа
Убить им –
не надо особой культуры.
Культ предков – у тех,
у кого они есть,
А этим – безродным,
зачатым в разврате, –
Достались от дьявола
злоба и месть,
Не думать о ближнем,
о Боге, о брате…
2.
Светло, куда ни кинешь взор,
И тишина разъята:
Екатерининский собор-
Пустое место свято.
И если посмотреть окрест,
Я вижу и сегодня,
Что там, где деревянный крест, –
Возвышен храм Господний.*
*Когда А.Иванен в 2005 году переехал в г.Пушкин, в центре города был котлован, тогда он и написал это стихотворение. Собор был возрождён в 2010 году.
