ЖурналИнтервьюАлексей Дежин: «Петербург — единственный город, так часто становящийся лирическим героем»

Алексей Дежин: «Петербург — единственный город, так часто становящийся лирическим героем»

О петербургской поэзии беседуем с молодым поэтом Алексеем Дежиным.

Сколько лет вы живе­те в Петербурге? Откуда при­е­ха­ли? Ваше ощу­ще­ние это­го горо­да?

В Петербурге я живу два с поло­ви­ной года. Переехал в 2022 г. на учё­бу из Мурманска. Переезд дал­ся мне непро­сто: я так люб­лю свою малую роди­ну и так вос­хи­ща­юсь ею, что до сих пор не нашёл места, с кото­рым бы чув­ство­вал такую «жгу­чую, смерт­ную связь» (Николай Рубцов). Но Петербург стал, несо­мнен­но, очень важ­ным для меня горо­дом. Мне важ­но, что это город моря, во мно­гом — город осад­ков. Что это куль­тур­ный город, город с исто­ри­ей. Мне кажет­ся, что уже сопри­кос­но­ве­ние с этим горо­дом, не гово­ря уже о жиз­ни в нём, ста­но­вит­ся для чело­ве­ка неким ско­рее чув­ствен­ным, чем физи­че­ским опы­том.
Петербург — слож­ное, мелан­хо­ли­че­ское, во мно­гом тра­ги­че­ское место. Может быть, он такой для меня. Но ты вспо­ми­на­ешь пыль­ный лет­ний день на Петроградке, или тём­ные узкие ули­цы в цен­тре, рас­то­пы­рен­ные паль­цы Литейного про­спек­та, или сго­рев­шие пяти­этаж­ные дома на Нарвской, или фут­боль­ный ста­ди­он, кото­рым невоз­мож­но не вос­хи­тить­ся, про­ез­жая зим­ним днём по мосту ЗСД над Балтийским морем, — и пони­ма­ешь, что всё это — раз­ные гра­ни одно­го горо­да, кото­рый так хочет во всём быть собой и так хоро­шо уме­ет это — быть собой. Наверное, в Петербурге и прав­да мож­но быть собой и дого­ва­ри­вать­ся с тра­ге­ди­ей в себе и в мире. Петербург при­ми­ря­ет с нею. А с радо­стью, кото­рой в Петербурге тоже доста­точ­но, о чём и гово­рить не нуж­но, чело­ве­ку при­ми­рять­ся не нуж­но: он и так ищет её — и нахо­дит, если хочет.

Петербургская поэ­зия — суще­ству­ет ли тако­вая, и если да, то како­вы ее при­зна­ки (пусть это про­зву­чит и субъ­ек­тив­но)?

Мало того, что петер­бург­ская поэ­зия суще­ству­ет, её едва ли про­ще охва­тить и опи­сать, чем всю рус­скую поэ­зию. Мандельштам — не менее «петер­бург­ский» поэт, чем рус­ский. Многие сти­хи Бродского («Еврейское клад­би­ще око­ло Ленинграда», «Остановка в пустыне», «От окра­и­ны к цен­тру») — это сти­хи о Петербурге, кото­рые не были бы напи­са­ны, не будь Бродский петер­бурж­цем, рефлек­си­ру­ю­щим над сво­им горо­дом и собой внут­ри сво­е­го горо­да. На мой взгляд, чело­век внут­ри горо­да, так­же обла­да­ю­ще­го чер­та­ми чело­ве­ка, — это один из при­зна­ков петер­бург­ской поэ­зии.

Хотя Москва игра­ет боль­шую роль в твор­че­стве мос­ков­ских поэтов (ска­жем, Цветаевой или Гандлевского), а Свердловск — ураль­ских (Рыжего), Петербург — един­ствен­ный город, так часто ста­но­вя­щий­ся лири­че­ским геро­ем. Поэты обща­ют­ся с Петербургом и даже его рай­о­на­ми: «Петербург, у тебя ещё есть адре­са…» — пишет Мандельштам. «Не отпус­кай гре­хов моих, Васильевский!..» — обра­ща­ет­ся к Васильевскому ост­ро­ву Геннадий Григорьев, один из наи­бо­лее «петер­бург­ских» поэтов. Ещё два при­зна­ка петер­бург­ской поэ­зии, на мой взгляд, — вода и камень. Петербург — город из кам­ня и воды, и это­го так мно­го в петер­бург­ских сти­хах. Камень и воду мы нахо­дим у Ахматовой («Над Невою тем­но­вод­ной, / Под улыб­кою холод­ной / Императора Петра»), Кушнера («К зам­ку, к зам­ку, с одной сто­ро­ны Фонтанкою, / а с дру­гой узко­гру­дою Мойкою окайм­лён…»), Горбовского («И тот неж­ный и камен­ный / город мой на Неве») и мно­гих дру­гих поэтов. Вспомним андер­гра­унд­но­го поэта Роальда Мандельштама: «Весь город — камень и стек­ло». Это — абсо­лют­но «петер­бург­ская» стро­ка. И этой стро­кой мог бы начи­нать­ся и закан­чи­вать­ся любой раз­го­вор о петер­бург­ской поэ­зии, коль ско­ро стек­ло — почти руко­твор­ная вода. Существование петер­бург­ской поэ­зии неоспо­ри­мо, а зна­че­ние её в поэ­зии рус­ской не может быть пере­оце­не­но.

Как вам кажет­ся, какие поэты сим­во­ли­зи­ру­ют петер­бург­ский стиль или наи­бо­лее к нему близ­ки (из клас­си­ков и ныне живу­щих)?

Для меня петер­бург­ский стиль нераз­рыв­но свя­зан с име­на­ми Анны Ахматовой, Александра Блока, Осипа Мандельштама, Иосифа Бродского Александра Кушнера, из менее извест­ных поэтов — Нонны Слепаковой, Геннадия Григорьева, Глеба Горбовского, Олега Левитана, из более «андер­гра­унд­ных» — Олега Григорьева, Роальда Мандельштама, Леонида Аронзона. Говоря о петер­бург­ском сти­ле, я вспом­нил бы и твор­че­ство поэтов — пред­ста­ви­те­лей Ленинградского рок-клу­ба, в первую оче­редь, Виктора Цоя, без­упреч­но запе­чат­лев­ше­го дух позд­не­со­вет­ско­го Ленинграда в таких пес­нях, как «Бошетунмай» и даже «Проснись». Рискну ска­зать, что, не будь Петербурга, мы бы не име­ли той вели­кой поэ­зии, кото­рую име­ем; в кон­це кон­цов, Петербург и клас­си­че­ская рус­ская поэ­зия — почти ровес­ни­ки: Тредиаковский родил­ся в том же году, когда была осно­ва­на Северная сто­ли­ца. И это чрез­вы­чай­но важ­но. Каждый вто­рой вели­кий рус­ский поэт в не мень­шей сте­пе­ни вели­кий петер­бург­ский поэт, кото­рый имен­но через этот город обрёл свой голос, имен­но, став при­част­ным это­му горо­ду и подав­шись ему в уче­ни­ки, научил­ся-таки зву­чать в веках.

Поменялось ли что-то в вашей поэ­зии, когда вы пере­еха­ли в Петербург?

Я пере­ехал в Петербург в воз­расте сем­на­дца­ти лет. Сейчас мне два­дцать. Думаю, если я и стал писать по-дру­го­му, то во мно­гом из-за взрос­ле­ния, ново­го опы­та, кото­рый не обя­за­тель­но свя­зан с пере­ез­дом. Я про­чёл боль­ше авто­ров, кото­ры­ми заин­те­ре­со­вал­ся и сре­ди кото­рых мно­го петер­бург­ских поэтов — Леонид Аронзон, Виктор Кривулин, Сергей Стратановский. Я стал боль­ше инте­ре­со­вать­ся самой поэ­зи­ей, стал боль­ше читать её и раз­мыш­лять над ней. Конечно, город нало­жил отпе­ча­ток на мои сти­хи: в них ста­ло мень­ше чисто мур­ман­ско­го, про­вин­ци­аль­но­го, боль­ше уни­вер­саль­но­го и акту­аль­но­го для Петербурга (напри­мер, в моих сти­хах появи­лись Гостиный Двор, Комарово; кам­ня и воды в них было и до того мно­го, пото­му что Мурманск в этом отно­ше­нии род­стве­нен Петербургу).

Важным опы­том для меня ста­ло обще­ние с Вадимом Евгеньевичем Пугачем. Мы позна­ко­ми­лись с ним в «Сириусе» в 2019 году, и с тех пор он мой настав­ник и учи­тель. Но до пере­ез­да в Петербург мы виде­лись ред­ко, а теперь каж­дый месяц: Вадим Евгеньевич создал ЛИТО «Уловка-22» при СРП, и теперь мы в соста­ве от четы­рёх до четыр­на­дца­ти чело­век встре­ча­ем­ся там раз в две неде­ли, чита­ем сти­хи, обсуж­да­ем их и ста­ра­ем­ся быть луч­ше. Вадим Евгеньевич — заме­ча­тель­ный педа­гог, уме­ю­щий напра­вить. Он зна­ет, как кри­ти­ко­вать, не оби­жая, и его кри­ти­ка все­гда точ­на. В ЛИТО царит отлич­ная атмо­сфе­ра, кото­рая по душе каж­до­му, кто его посе­ща­ет. Нет сомне­ний, что эти встре­чи помо­га­ют каж­до­му совер­шен­ство­вать­ся или, если совер­шен­ство­вать­ся боль­ше неку­да (вдруг!), дер­жать высо­кий твор­че­ский уро­вень. Конечно, Петербург дал мне очень мно­гое и в жиз­нен­ном, и в твор­че­ском плане. Этот опыт навсе­гда оста­нет­ся со мной.

Приведите один из ваших тек­стов, кото­рый вы може­те назвать петер­бург­ским по сти­лю (или по духу).

Архитектура бру­та­лиз­ма:
на бере­гу реки — завод.
И погля­дит бас­кет­бо­лист на
тебя и жиз­нью назо­вет,

и вдоль вечер­не­го зали­ва
пой­де­те, гля­дя в обла­ка:
и жить, и уми­рать кра­си­во
хоте­лось так, но корот­ка

исто­рия, а сча­стье, где ни
ищи его, вез­де, и с ним
две нерас­по­знан­ные тени:
она люби­ма, он любим.

0

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *