Александр Джигит – официальный голос петербургской поэзии, как его нарекли в Фонде поддержки той самой поэзии. Благодаря ему голоса многих питерских лириков зазвучали громче. А иногда и в другой тональности, нежели сами они могли предположить. Так, из минорного стихотворения Александра Скидана Джигит создал вполне себе мажорную песню. Но недовольных Джигитом я пока еще не встречала. Певец, музыкант, композитор, искрометный и обаятельный, Александр Джигит – любимец и публики, и пиитов.
Саша, прошло десять лет с первого нашего интервью. За это время что-то изменилось в твоих музыкальных и поэтических предпочтениях, в подходе к написанию песен?
К сожалению, не могу похвастаться, что для меня что-то принципиально изменилось за эти годы. Я не могу даже сказать, что для меня что-то принципиально изменилось с пятнадцати лет.
Почему к сожалению? Может, наоборот, это счастье, что ты не меняешься, что ты сразу нащупал свой творческий путь и пошел по нему?
Ты знаешь, я никогда не чувствовал, что делал какой-то осознанный выбор… Я полюбил песню как жанр еще подростком. Ходил в музыкальную школу, учился играть на гитаре… Впоследствии меня интересовал этот жанр как автора. Хотелось создать свой репертуар. И поскольку я никогда не писал стихов (просто не обладаю такой способностью), поиск текста стал для меня основной задачей. Ведь в авторской песне, которой я занимаюсь, текст является основополагающим. Я достаточно много внимания уделяю смыслам, которые вложены в то или иное стихотворение.
Сначала у меня был один автор, мой друг Сергей Миханков. А потом авторов стало много. Сейчас их порядка восьмидесяти. И около пятисот песен.
Современные авторы, на тексты которых ты в пишешь песни, это в основном петербуржцы?
На 90 %. Больше всего я написал песен на стихи Миханкова, как ты уже поняла – больше сотни. Второй мой автор – Татьяна Житлина (когда я познакомился с ее творчеством, она уже, к сожалению, умерла). В начале 2000‑х мной были записаны альбом и пластинка песен на ее стихи. Более двадцати песен написано на Виктора Ширали. Больше пятнадцати – на Геннадия Григорьева. На Катю Полянскую больше десяти песен.…
Поэты, на которых много удалось написать, они… какое бы подобрать слово… полистиличные, что ли. У них очень разножанровые тексты, и можно применить разножанровую музыку для их интерпретации.
А можно ли сказать, что эти авторы твои любимые? Или песня от этого вообще никак не зависит? Ты можешь любить, например, стихи одного поэта, а стихи пишешь на другого? Как это происходит?
Этот процесс происходит тогда, когда ты можешь услышать голос поэта, и его интонация совпадет с твоей. Вот последние два года я, кроме как на Галю Илюхину, по-моему, ни на кого не написал. Так получилось. И, знаешь, я себе даже представлю, что если бы Галя взяла гитару, она спела бы именно так. (смеется)
На Галю ты написал и колыбельную «Гуси-лебеди летят, сына взять с собой хотят», и песню в стиле рок «Запотело небо снизу», и городской романс…
Вот об этом я и говорю, что интересны авторы, на стихи которых можно создавать песни в разном стиле. Очень часто в сами слова заложена какая-то мелодическая линия, просто надо вытащить ее из текста. Я не стараюсь ничего выдумать: как услышал, так и спел.
Но сейчас я уже не так часто работаю с текстами, как раньше… Это не значит, что я ничего не читаю. Это значит, что мало что нахожу нового для себя, потому что много уже написал. Бывает, что стихотворение понравилось, пытаюсь его спеть, а музыка идет из какой-то другой моей песни.
А бывало ли такое, что ты писал песню на стихотворение, на которое уже была создана песня другим композитором?
Я считаю, что если явственно слышишь какую-то свою музыкальную интерпретацию стихотворения, то не надо стесняться, что кто-то что-то до тебя написал.
Так, на стихи Виктора Сосноры «Догорай, моя лучина» написал в свое время песню Александр Мирзаян. Но я услышал, как эти строчки могут прозвучать совершенно иначе. А для припева взял часть из другого стихотворения, тоже из сосноринского цикла «Последние песни Бояна». Вот что получилось в итоге:
Догорай, моя лучина, догорай,
Все, что было, все, что сплыло, догоняй,
Да цыганки, да кабак, да балаган,
Только тройки – по кисельным берегам.
Только тройки – суета моя, судьба,
А на тройках по три ворона сидят.
Припев:
Где же наши кони, кони вороные?
Где же наши копья, копья вороненые?
Отстарались кони.
Отстрелялись копья.
Незадаром в роще, бледной и беззвучной,
Ходит странный ворон ходуном по сучьям,
Ходит и вздыхает, на лице громадном
На лице пернатом, странная гримаса .
Припев тот же
Ничего не надо: ни чужих отечеств
Ни коней, ни копий… Осенью огромной
С нами наше счастье:
Белые одежды,
Бедный бор, да ворон, ворон вороненый.
Припев тот же
Что еще приходилось менять в тексте, чтобы он стал песней?
Если стихи от женского имени, то, конечно, песню хотелось бы спеть все-таки от мужского (смеется). Таким образом переделывала для меня стихотворение «Незаполнима» Саша Ирбе.
А иногда приходилось просить поэтов дописать текст. Так, я объединил два коротких стихотворения Виктора Ширали, положил на музыку, спел ему, и он тут же, по моей просьбе, дописал третий куплет.
Не называй любимых имена,
Была и есть любимая одна,
А имена ей разные дают.
–Ну здравствуй!
Как теперь
Тебя
Зовут?
От отчества и от отечеств,
От таинств неба и ядра
Отказываюсь,
то есть, прячусь
В тебя, –
из моего
ребра.
Не умоляя дней своих,
Я ночью понимаю стих.
Ночей своих не умоляй,
Я под ладонями притих.
Дописывал стихотворение и Николай Голь. Сначала спросил: «Зачем тебе это нужно?» Я говорю: «Николай Михайлович, очень мало, два четверостишия; песня не может длиться минуту». Он: «Ну, не знаю, не знаю». А на следующий день звонит: «Дописал. Причем, ты знаешь, даже лучше стало»! И в книжку его стихотворение вошло уже в новом виде.
Мы все несовершенны,
И вот тому пример:
Художник Ярошенко
Выходит на пленер.
Он тихо в рощу входит,
Он пишет сонный мрак,
А на холсте выходит
Заплеванный кабак.
А шел ведь не с поллитрой,
Не с банкой огурцов –
С этюдником, с палитрой,
С душой, в конце концов.
С кистями шел и маслом –
И вот вам результат:
Селедка с постным маслом,
Растленье и разврат.
Видны сквозь листья лица
Склоненные к борщу,
И на березе птица
Щебечет: «Не пущу!»
Вновь жанровая сценка
И нравы так грубы…
«Мы, – молвил Ярошенко, –
Тенденции рабы:
На днях с натуры Шишкин
Писал публичный дом,
А получились шишки
И мишки под кустом»
Ты знаком с творчеством очень многих петербургских авторов. Есть ли у тебя ощущение, что существует что-то связующее между ними; есть ли какой-то петербургский стиль, петербургская поэтическая школа, или это давно уже миф? Какие у тебя мысли по этому поводу?
Я думаю, что единое стилистическое начало, свойственное именно петербургской поэзии, существует. Потому что музыка на петербургских авторов одна, она объединяется единым гармоническим рядом, более классически выдержанным. А вот, например, московская поэзия другая, там больше джазовых ноток, диссонансных аккордов. Конечно, есть исключения, но в общем плане это так. У меня, по крайней мере. И, по крайней мере, мне легче озвучивать петербургских поэтов, мне кажется, я их лучше понимаю. Может, потому что я и сам петербуржец.
